Так мы «помогали» Деникину проводить мобилизацию.
Ко мне на квартиру после провала нашей типографии в Нахичевани принесли пишущую машинку, прокламации, оружие и у меня отпечатали воззвание «К казакам». Эти воззвания я раздавала согласно указаниям комитета. Приходили товарищи, я эти прокламации передавала им.
Кроме явочной квартиры у меня оказалась теперь и подпольная типография. Печатал воззвания Селиванов, погибший в Геленджике.
Тяжелее всего была измена… Когда в наши ряды проникал провокатор — много товарищей погибало!
В конце девятнадцатого года, когда к Ростову подходила Красная армия, к нам прибыли от красно-зеленых шестеро ребят для получения оружия и денег для Красной армии Черноморья. Мы снабдили их оружием.
Партийный комитет требовал, чтобы они немедленно уехали обратно, так как аресты в Ростове усилились.
Не послушались ребята, остались в Ростове и пошли в цирк. А за ними следили.
Их выдал провокатор Абросимов. Пришли на квартиру сыщики и всех арестовали.
Я узнала, что ребята наши арестованы, бегу к одному из подпольщиков, к Романенко, — у него тоже была подпольная явка. Оказывается, к Романенко вечером пришли белогвардейцы и забрали его.
Все арестованные сидели в сыскном. Мне необходимо было узнать, за каким следователем числятся товарищи Максимович и Романенко. Пошла я в сыскное и добилась личного свидания с Максимовичем. Это стоило двести пятьдесят тысяч рублей. Максимович мне сказал, что числятся они за следователем 8-го участка. Иду туда, к следователю, и как «тетка» арестованных утверждаю, что они фронтовики, награждены георгиевскими крестами, прибыли сюда временно, не понимаю, за что арестованы, и уверена, что по ошибке.
Я вытираю слезы платком и умоляю следователя:
— Дайте их мне на поруки!
Следователь соглашается и требует за Романенко восемь миллионов, а за Максимовича двенадцать миллионов. Между прочим он задает мне вопрос:
— А где же вы возьмете такие деньги?
— У меня есть дом, я заложу его, — ответила я, — заложу все, что имею, но племянников своих возьму на поруки.
Были у Романенко и Максимовича родные, но они от них отказались.
Проследила, когда Романенко и Максимовича повели в тюрьму. Я иду с ними. Конвоиры маленькие, слабенькие — толкнуть хорошенько, взять винтовку — и готово!
Но никто не решился на это.
За Романенко деньги были внесены, его сумели выручить, за Максимовичем должна была придти его жена, но она не пришла. Выкупить остальных мы не успели, так как началась эвакуация белых. Ничего нельзя было сделать. Белые перед уходом уничтожили всех политических.
Перед казнью я подошла к тюрьме и стала ходить под окнами. Максимович, наверное, меня увидал, потому что до меня долетели его слова:
— Прощайте, мы больше не встретимся, мы уже осуждены!
Наутро я узнала, что товарищи повешены. Максимовича повесили в городе, Волоцкого — в Нахичевани на 20-й линии, а Бондаренко — на станции. Селезнев висел возле театра.
Погибли товарищи, не дожили до нашей победы!
Восьмого января двадцатого года в семь часов вечера Красная армия вошла в Ростов снова. Теперь уже навсегда была восстановлена советская власть.
Вот тут я и провалилась как организатор. Комитетом мне было дано задание — организовать встречу кавалерийских войск товарища Буденного с музыкой. Мы думали, они войдут с таганрогского, а буденновские войска вошли с нахичеванского направления — моя музыка оказалась не у дел.
Товарищи Ворошилов и Буденный побывали у нас на фабрике.
Трудно передать тот подъем, энтузиазм, который охватил наш рабочий коллектив во время этой радостной и долгожданной встречи!
