Женщина в депрессии - [6]
К этому этапу процесса скорби, последовавшему после смерти, возможно, от собственной руки (т. е. руки психотерапевта) психотерапевта, чувства потери и покинутости женщины в депрессии стали такими напряженными и ошеломляющими и так перевесили ее рудиментарные защитные механизмы, что, например, когда какая бы подруга, с которой связалась женщина в депрессии, наконец не признавалась, что ей (т. е. «подруге») ужасно жаль, но ничего не поделать, ей абсолютно необходимо повесить трубку и вернуться к требованиям насыщенной, яркой, «бездепрессивной» жизни, первобытный инстинкт, который казался не чем иным, как инстинктом эмоционального самосохранения, заставлял женщину в депрессии отбрасывать последние распыленные остатки гордости и бесстыдно умолять о двух или хотя бы одной минуте времени и внимания подруги; и если «сочувствующая подруга», после выражения надежды, что женщина в депрессии поймет, как стать мягче и сострадательней к себе же, твердо стояла на своем и изящно заканчивала беседу, женщина в депрессии почти не тратила времени на бездумное прослушивание гудка и не грызла надкожицу указательного пальца и не терла ладонью лоб и не чувствовала ничего, кроме первобытного отчаяния, а лишь в спешке набирала следующий номер из десяти цифр из Телефонного Списка Системы Поддержки, списка, который к этому этапу скорби был несколько раз фотокопирован и лежал в телефонной книжке женщины в депрессии, файле PHONE.VIP терминала ее рабочей станции, бумажнике, в застегнутом тайном внутреннем отделе сумочки, в шкафчиках в Центре Йоги и Центре Здорового Питания и в особом вручную сделанном кармашке на нахзаце кожаного Дневника Чувств, который женщина в депрессии — по предложению покойного психотерапевта — всюду носила с собой.
Женщина в депрессии поделилась с каждым доступным участником Системы Поддержки по очереди какой-либо порцией волны эмоционально чувственных воспоминаний о сеансе, на котором она впервые открылась и рассказала психотерапевту о случае, когда смеющиеся парни сравнивали студентку колледжа с туалетом, и поделилась, что она никогда не забывала этот случай и что, хоть у нее не было особых личных отношений или связи со студенткой, которую мужчины сравнили с туалетом, и она даже плохо ее знала, женщина в депрессии наполнилась, на игре в лакросс между колледжами, ужасом и сопереживательным отчаянием от пафоса идеи, что студентка может быть объектом насмешек и веселого межполового презрения без ее (т. е. студентки, с которой, как вновь призналась женщина в депрессии, она почти не соприкасалась) ведома. Женщина в депрессии была почти уверена, что всё ее (т. е. женщины в депрессии) эмоциональное развитие и способность доверять и связываться были тяжело ранены именно этим случаем; она решила раскрыться и стать уязвимой, поделившись — хотя только с одним-единственным самым доверенным и элитным участником «ядра» текущей Системы Поддержки — что призналась психотерапевту, что даже сейчас, якобы будучи взрослой, одержима идеей, что группы смеющихся людей часто высмеивали и унижали ее (т. е. женщину в депрессии) без ее ведома. Покойный психотерапевт, как поделилась женщина в депрессии с ее самой ближайшей телефонной наперсницей, указала женщине в депрессии, что воспоминание о травматическом инциденте в колледже и предположении женщины в депрессии о насмешках и высмеивании было классическим примером того, как задержавшийся в развитии эмоциональный защитный механизм мог стать отравляющим и бесполезным и удерживать взрослого в эмоциональной изоляции и лишать сообщества и заботы, даже от себя самой, и мог (т. е. отравляющий задержавшийся в развитии защитный механизм мог) ограничить доступ взрослого в депрессии к его собственным внутренним ресурсам и инструментам для связи в поисках поддержки и возможности быть мягким и сочувствующим и уверенным в себе, и что, таким образом, как ни парадоксально, задержавшиеся в развитии механизмы защиты помогали расти той самой боли и грусти, которую изначально должны были предотвращать.
Именно делясь этой искренней, уязвимой реминисценцией четырехлетней давности с одной конкретной участницей «ядра» Системы Поддержки, которой, как казалось женщине в депрессии, она могла глубже всего доверять и на которую могла по-настоящему опереться и с которой могла по-настоящему общаться по головному телефону, она (т. е. женщина в депрессии) вдруг пережила то, что потом назовет эмоциональным озарением, почти таким же травматичным и ценным, как озарение, пережитое девять месяцев назад в Терапевтический Уикенд, когда она почувствовала себя просто слишком катарсически истощенной и обессиленной, чтобы продолжать, и ей пришлось улететь домой. Т. е. женщина в депрессии сказала самой доверенной и поддерживающей телефонной подруге, что, как ни парадоксально, она (т. е. женщина в депрессии), похоже, как-то обнаружила в себе на пике чувств потери и покинутости из-за передозировки психотерапевта натуральными стимуляторами ресурсы и внутреннее уважение к собственному эмоциональному самосохранению, необходимые для риска попробовать последовать второму из самых сложных и пугающих предложений покойный психотерапевта и открыто просить определенных, явно честных и поддерживающих других ответить ей прямо, не чувствуют ли они к ней втайне презрение, насмешку, осуждение или неприязнь. И женщина в депрессии поделилась, что теперь она, наконец, после четырех лет плаксивого и яростного сопротивления, решилась хотя бы начать задавать доверенным другим этот плодотворно честный и возможно гибельный вопрос, и что, отлично зная о своей слабости и оборонительном потенциале отрицанием и избеганием, она (т. е. женщина в депрессии) решила инициировать этот беспрецедентно уязвимый допросный процесс прямо сейчас, т. е., с элитной, несравненно честной и сострадательной участницей «ядра» Системы Поддержки, с которой она как раз делилась именно в этот момент посредством головного телефона.
