Женщина в черном 2. Ангел смерти - [28]

Натаниэль Драблоу

2 августа 1863 – 29 декабря 1871

Восемь лет

Возлюбленный сын Элис и Чарлза Драблоу

Было заметно, что кто-то упорно пытался соскрести последнюю фразу.

Она обратила внимание на соседнее надгробие.

Дженет Хамфри

Больше Еве прочитать ничего не удалось – по камню, прямо по центру, шла огромная трещина, будто в него молния ударила или кто-то специально расколол.

Выпрямившись, Ева поежилась. Странно – обычно кладбища ее не пугали. Она всегда шутила, что мертвых бояться нечего, вот живые – дело другое. Но это место ей очень не нравилось, от него веяло чем-то недобрым.

Ева развернулась и поспешила обратно к дому.

Быстро. Не оглядываясь.

Пролитое молоко

Джеймсу молоко не понравилось. Вкус у него был странный, не тот, к какому он привык в Лондоне, будто и гуще, и слаще. Миссис Хогг гордо заметила, что им повезло попробовать такую редкость, ведь молоко в деревне гораздо свежее того, что пьют в городах. «Ну и пусть, – думал Джеймс, – мне все одно лондонское молоко привычнее». Ему в Лондоне – вообще все привычнее.

Дети собрались на ланч за большим обеденным столом. Ели молча, больше того – не особо-то и смотрели друг на друга. Джеймс все думал про Тома. Сам того не желая, вспоминал, как они играли в ковбоев с индейцами и в фашистов с разведчиками – и тогда «застреленный» и «убитый» игрок поднимался снова, готовый опять сражаться с противником. А теперь – все, фигушки, не встать больше Тому. Никогда.

Джеймс заметил – нынче мисс Паркинс вернулась вся обляпанная грязью, тут же наверх побежала переодеваться. А торопилась как, чтобы, значит, никто ее не поспел увидеть. Ну и ладно, Джеймс никому не проболтается. Он не из таких – может законно собой гордиться. Хотя интересно все же, что с ней стряслось. Может, тоже не свезло в проволоке колючей запутаться?

Джеймс замотал головой, пытаясь выкинуть оттуда эту мысль. Как бы там ни было, а мисс Паркинс спустилась и сидит теперь с ними, впрочем, вид у нее не веселее, чем у остальных. И ест она неохотно.

Он машинально глотнул молока и напомнил себе: оно ему не нравится.

Напротив сидел Эдвард – этот к еде вовсе не прикоснулся. Пялился неотрывно на свой рисуночек бесценный, разглаженный на коленке, не выпуская из рук старую, драную куклу мистера Панча. Джеймсу до ужаса хотелось как-нибудь ему помочь, но все сказанное либо сделанное им со времени их приезда сюда выходило сикось-накось. Но до чего же охота снова наладить отношения с лучшим другом. Сделать так, чтоб ему опять стало хорошо…

– А ты свой рогалик не будешь?

Элфи, чье место было рядом с Эдвардом, собственную тарелку вылизал дочиста, но не наелся и теперь взирал на соседа с немой надеждой позаимствовать часть его порции.

Эдвард вопроса вроде и не расслышал, и Элфи, оптимистично приняв его молчание за знак согласия, потянулся к тарелке, готовый схватить желаемый рогалик. Джеймс, дотянувшись, отшвырнул его руку. Элфи изумленно вытаращил глаза.

– Что-то я не слыхал, чтоб он тебе позволил, – прошипел Джеймс. – Нельзя этак цапать, не спросив.

Реакция Джеймса Элфи удивила, однако решимости наесться вдоволь мальчик не утратил. Пожав плечами, он вновь потянулся за рогаликом. На сей раз Джеймс больно ухватил его за руку, отчаянно наказывая не столько Элфи, сколько себя, – трус, не вступался за Эдварда раньше, ничего-ничего, лучше поздно, чем никогда.

К несчастью, выкручивая запястье Элфи, Джеймс ненароком опрокинул стакан с молоком. Стакан покатился по столу, молоко хлынуло прямо Эдварду на колени.

Джин, неизменно внимательная к мелочам, вскочила со стула:

– Осторожнее, Джеймс!

Обе учительницы бросились к столу детей, Эдвард попытался подхватить рисунок – увы, поздно. Молоко уже впитывалось в бумагу, смазывало, уничтожало линии и контуры. Эдвард поднял на Джеймса глаза – в них блестели слезы обиды.

Ева принялась вытирать бумажными салфетками заляпанный стол. Джеймс смотрел на Эдварда, и лицо у него было несчастное и смущенное.

– Я ж не нарочно, – начал он, – ты прости, я правда не хотел, это нечаянно…

Но извинений Эдвард уже не слышал. Его точно пружиной швырнуло со стула прямо на Джеймса – истерически молотить кулаками, брыкаться, пинаться, бить, бить дико и яростно…

Джеймс такого не ожидал – не то что сдачи не дал, еле успел руками загородить голову. Ева кинулась к мальчишкам. Отшвырнула прочь салфетки, изо всех сил ухватила Эдварда сзади, обняла, прижимая ему руки к бокам, стала оттаскивать от Джеймса, громко умоляя остановиться, прекратить.

Эдвард не реагировал, лишь беззвучно рыдал да истерически рвался из ее объятий. Ева тщетно пыталась повернуть его лицом к себе.

– Эдвард, миленький… Эдвард, посмотри на меня, ну пожалуйста…

С неожиданной силой мальчик старался отбросить обнимающие руки, однако Ева удерживала его крепко и надежно, мешала шелохнуться… и постепенно вспышка неистового гнева сошла на нет. Поодаль неподвижно стоял Джеймс, напряженно стиснувший кулаки, в красноречивом молчании.

Молодая учительница посмотрела на рисунок Эдварда, поняла, что на нем изображены женщина и мальчик, и мгновенно осознала всю степень его ценности для осиротевшего ребенка.