Женщина с зонтиком - [3]

Шлепалка говорит, улыбается. Кивок головой. Надела очки. Читает.

Рыбачка. Ну, Игорь — корреспондент ТАСС, товарищ Зонтиков!

Игорь прибежал, смеется.

— Она пресимпатичнейшая старушенция. Сначала пыталась меня прогнать. Говорит — вполне серьезно — «я в отпуске и никаких корреспондентов!» Она действительно доктор наук, биолог. Корецкая Софья Львовна. Профессор МГУ. Когда я починил ее зонт, сказала: «Теперь я вас уважаю».

Дюжин. И тогда вы спросили, не старая ли она дева?

Игорь. Да. То есть, конечно, не так. Я спросил, не муж ли ее Никанор Корецкий, художник. Она ответила: «Я не замужем».

Рыбачка. Вот видите, мы с профессором правы!

Рыбак. Итак, кто же победил?

Игорь схватил руку Ирины, поднял.

— Победила Ира! Девушка сердито рванулась.

— Знаю, на отдыхе полагается развлекаться. Но так развлекаться, как вы, я не хочу.

— Уж и пошутить нельзя, — сказала Дюшенька мягко, — не сердитесь!

— «Смеяться, право, не грешно над тем, что кажется смешно!» — Рыбачка с вызовом посмотрела на Иру, — Сказал же это Иван Андреевич в какой-то басне.

— Александр Сергеевич сказал. Грибоедов Александр Сергеевич!

Ира повернулась и зашагала прочь от беседки, в глубину парка.

— Ира, подожди, — крикнул Игорь ей вслед.

И тут все увидели, как хороша девушка в движении. Казалось, она идет под какую-то неслышную музыку, легко переступая, слегка покачиваясь, с той свободной, чуть угловатой грацией, с какой передвигаются молодые косули.

— Пошли, господа. И хватит споров.

Профессор Дюжин встал. Все поднялись, заговорили:

— Не хотите с нами в кино; мы идем на озеро Юуе; Игорь, вы пойдете с нами?

Но Игорь убежал, догоняя Иру.

До главной аллеи компания шла молча.

— Может, она и заведует квантовой механикой, но все ж она… — и Рыбачка покрутила указательным пальцем у виска.

— И к тому же старая дева, — добавил Дюжин.

Наступил вечер, час заката. Солнце садилось за лесистый холм. Меж темных зубцов елей пылал его край. Последние лучи, поднимаясь в купол неба, зажигали перистые облака. Они загорались ярким ликующим светом, потом меркли, становясь серебристо-розовыми.

Овальное озеро, по названию Юус, отражая небо, меняло цвет. Сейчас оно было розовато-серебряным поверху, но через живое плывущее серебро виднелась черная неподвижная глубина. Западный край озера, где стояла роща, был темнее, глуше, а восточный, открытый — светился. В озерном зеркале ветвями вниз висела роща, а ближе к середине — опрокинутая островерхая кирха с тонким крестом. Далекая церковь, отсюда невидная, казалась подводным чудом.

Софья Львовна стояла на высоком берегу Юуса долго. Стояла, завороженная тишиной, игрой света, таинством общения воды с небом, жутким ощущением глубины, холодного мрака.

В каждый свой приезд в этот городок приходила она к озеру Юус вечером и подолгу стояла на его восточном берегу. В этом озере покоилась ее любовь. Не было на земле другого места, куда бы она могла прийти к нему. Не было уже того дома, где они прожили короткую общую жизнь. Не было могилы. Она даже не знала, в каком краю похоронен ее муж. Она говорила себе, что здесь, в тихом озере, в глухой глубине его, под невесомым надгробьем-крестом покоится их любовь, и не может быть места торжественнее и святее для нее, чем это.

Близ озера Юус жили они вдвоем в первое свое лето. Тогда на южном берегу стоял небольшой хутор, и, набредя на него, они упросили хозяев сдать им маленький сарайчик. Хозяйка поставила туда старинную деревянную кровать ящиком, набитую свежим сеном, стол, два табурета. В маленькое окошечко без стекла ветер заносил запахи озера, скошенной травы, древесных опилок. Бревенчатые стены сочились смолой на дневном солнце. Ночью под полом возились мелкие лесные зверьки. Пищу готовили во дворе на тагане, жгли щепки, хворост, и еда, самая простая — уха, каша, картошка — вкусно пахла дымом.

Тогда Софья Львовна была молоденькой, легкой. Если уставала в дальней прогулке, муж подхватывал ее, нес на плече. Был он силен, вынослив, привык к ходьбе, походам, поклаже. Географ, лесной человек, он любил природу просто, без сантиментов, понимал знаки ее и знаменья.

Каждый день утром и в час заката они приходили к озеру — выкупаться, набрать воды, наловить рыбы. И пока он сидел с удочкой, она тихо бродила вокруг или стояла здесь, вот так же любуясь озером.

Много лет прошло с того лета. Многое изменилось вокруг. От хутора почти ничего не осталось. Дом перестроен. Разрушились, обветшали амбар и хлев. Исчез их сарайчик. Остался от него только фундамент, сложенный из дикого камня, заросший крапивой.

Даже озеро изменилось за эти годы. Сдвинулись, заросли камышом берега. Осела, издырявилась плотина, позволявшая озеру наполнять свою чашу весенними водами. Убыточный ручей тек непрестанно, заболачивая низину, где даже в середине лета дышали под ногой тропки. Одряхлели старые ветлы, устало нависли над водой.

Да, много лет прошло с того лета.

Короткой была их жизнь вместе. Всего два года. Потом прощанье. Разлука. Разлука навсегда.

Странно, она помнила, как ее отрывали, оттаскивали от него силой. Как заставляли разжать руки, разгибали пальцы… Даже так — разгибали пальцы. Почему таким запомнилось ей прощанье? На самом деле этого не было.