Женщина-призрак - [16]

— Маленькое окошко, не так ли? — спросил Гендерсон, не поворачивая головы.

Барчесс быстро отошел от двери и стал спиной к глазку. Он достал что-то из кармана и протянул Гендерсону:

— Хотите сигарету?

— А что в них? — насмешливо спросил Гендерсон.

— Ах, перестаньте так разговаривать, — негромко сказал детектив, продолжая держать руку на весу.

Гендерсон неохотно протянул руку и с горечью посмотрел на Барчесса. Он взял сигарету и, прикрывая ее рукавом, сунул в рот. Барчесс быстро поднес ему зажигалку, Гендерсон с презрением посмотрел на него:

— Что же, наступил день казни?

— Я знаю, что вы чувствуете… — сказал Барчесс.

— Вы знаете, что я чувствую! — внезапно взорвался Гендерсон. Он стряхнул пепел к ногам детектива. — Надо же! Они знают, что я чувствую! Вы не можете знать! Убирайтесь отсюда! Вон! Идите и убейте еще кого-нибудь! Найдите себе свежий материал, а я уже — второй сорт, так сказать, отработанный.

Он лег на спину и выпустил струю дыма, который окутал его лицо.

Затем они снова посмотрели друг на друга. Барчесс стоял не двигаясь.

— Насколько я понимаю, вашу апелляцию отклонили?

— Да, мою апелляцию отклонили. Больше нет зацепок, нет преград, ничто больше не препятствует сожжению. Теперь меня можно без задержки отправить на тот свет. Теперь каннибалы не будут голодными. Теперь они могут выполнить свою милую, чистую работу. — Он внимательно посмотрел на Барчесса. — Почему у вас такой похоронный вид? Жалеете, что агонию нельзя продлить? Жалеете, что я не могу умереть дважды?

Лицо Барчесса скривилось, как будто дым от сигареты попал ему в глаза.

— Не бейте ниже пояса, Гендерсон, — Сказал он. — Мои руки даже не подняты для удара.

Гендерсон снова поглядел на него, впервые заметив что-то новое в поведении Барчесса.

— Что у вас на уме? — тихо спросил он. — Что привело вас ко мне много месяцев спустя?

Барчесс покрутил головой, как будто у него затекла шея.

— Я не знаю, как мне успокоить себя… Странное состояние для сыщика. Я знаю, что моя работа закончилась, когда вы предстали перед судом. Но что-то волнует меня.

— Почему? Этого не должно быть. Я — обычный приговоренный к смерти.

— Я пришел сюда для того, чтобы… ну, в общем, я хочу сказать… — Он помолчал и сказал: — Я верю, что вы невиновны. Знаю, что это мало что даст вам, Гендерсон. Ничего не даст ни вам, ни мне. Я не думаю, что это сделали вы, Гендерсон.

Долгая пауза.

— Ну, скажите же что-нибудь. Только не смотрите на меня так!

— Я не знаю, что бы ответил труп, если бы убийца вырыл его из могилы и сказал: «Прости, старина, полагаю, я совершил ошибку». Лучше вы скажите мне что-нибудь.

— Вы правы. Думаю, в такой ситуации нечего говорить. Но я все же утверждаю, что свою часть работы я сделал правильно, судя по всем доказательствам. Я сделал бы то же самое и в другой раз. Мои личные чувства не в счет. Я работаю с конкретными фактами.

— И что же привело вас к столь мудрому заключению? — с иронией спросил Гендерсон.

— Трудно объяснить; это — плоды долгих раздумий. Это медленный процесс, такой же медленный, как просачивание воды сквозь фильтр. Суд ускорил процесс. Все, что было направлено против вас, выглядело таким тяжеловесным, что, мне кажется, все это поняли и тыкали пальцем в меня.

Не знаю, сможете ли вы понять, что я имею в виду. Сфабрикованные алиби всегда так умны и хитры, всегда так достоверны и правдивы, что к ним не придерешься. Ваше же алиби оказалось хромым и слепым. Вы ничего не могли вспомнить об этой женщине. Десятилетний ребенок и то дал бы хоть какое-то описание внешности. И, пока я сидел в задних рядах зала суда, мне в голову медленно вползла мысль: эй, а ведь он говорит правду!

Любая ложь, вообще любая ложь обрастает многими деталями. Только человек, который НЕВИНОВЕН, может уничтожать собственные шансы на спасение, как это делали вы. Виновный — гораздо более хитрый человек, чем вы. Ваша жизнь была ставкой, и все, что вы сумели придумать, — это два существительных и одно наречие. «Женщина, шляпа и странно». Я подумал про себя, что это очень похоже на жизненную ситуацию. Парень удрал от домашней ссоры и подцепил женщину, в которой абсолютно не был заинтересован. Потом как снег на голову на него свалилось обвинение в убийстве… — Он развел руками. — Конечно, в такой обстановке не вспомнишь деталей внешности чужой женщины.

Я уже давно размышляю над этим. И эта мысль все больше и больше давит на меня. Я не раз собирался сюда, но всё не решался. Потом раз или два я поговорил с мисс Ричман….

Гендерсон поднял голову.

— Я начинаю видеть свет…

— Нет! — резко оборвал его детектив. — Ни черта вы не видите! Вы, видимо, думаете, что она приходила ко мне и ей удалось переубедить меня… Все было по-другому… Я первым решил поговорить с ней, я хотел сказать то, что сейчас сказал вам. Признаю, потом она приходила ко мне домой, не в управление, и мы еще несколько раз беседовали об этом деле. Но ни мисс Ричман, ни кто-либо другой не сумели бы переубедить меня, если бы я не сделал этого сам. Любое изменение должно прийти изнутри, а не снаружи, тогда я приму его. То, что я сам сегодня пришел сюда повидать вас, результат моего собственного решения и моего убеждения, что это необходимо. Я здесь не по ее предложению или просьбе. Она даже не знает, что я пошел к вам. Я сам этого не знал, пока не пришел.