Женщина - половинка мужчины - [50]

В лесу было гораздо суше. Там царил полумрак, и воздух был как-то по-особенному чист и свеж, пахло опавшими листьями. Над головой раскинулся шатер из переплетенных ветвей тополей, ив, софор и фиников. Внизу были заросли полыни и конского лотоса — травы эти будто рассчитывали вечно пережидать здесь осеннюю непогоду.

— Переодевайся скорей. — Я привязал лошадей к тополю и подал ей одежду, которую она принесла для меня.

— А ты? — Она стояла в траве и, подняв руки, пыталась привести в порядок растрепавшиеся волосы.

— Я не очень сильно промок и не так испачкался. Я же в лесу был, видишь, как здесь хорошо. А ты переоденься, не то застудишься.

— Здесь кто-нибудь еще есть? Немой?

— Только черти! — сказал я. — Немой вон в той роще.

Она вытащила из полиэтиленового пакета мою рубашку и, обернувшись ко мне, вдруг улыбнулась. Потом прямо у меня на глазах сняла с себя все. Я сидел на поваленном дереве и, закуривая, смотрел на нее.

— Ты до сих пор очень красивая, — сказал я.

Она надела рубашку и двинулась ко мне. Потом прошлась по кругу, размахивая длинными рукавами.

— Все еще хочешь меня бросить? — спросила она игриво.

Она прекрасно чувствовала свою неотразимость. Детей она не рожала, много физически работала, и тело у нее было крепким и юным, как у девчонки. Рубашка, конечно, была ей очень велика, но как будто специально подчеркивала ее моложавость. Она откинула назад мокрые волосы, пригладила их своей тонкой красивой рукой. Она была как после купания. Ее мокрое лицо блестело, на нем появилась та самая загадочная улыбка. Ничего не говоря, я встал, отбросил папиросу, прижал ее к себе. На мгновение мне показалось, что я держу в руках облако, бесплотный туман, но горячий, дышащий теплом. Эта одежда не по росту так удивительно преобразила ее! Она медленно, осторожно легла на траву. Ее живот был теплым и упругим. Я уткнулся лицом ей в ключицу. Запах ее волос, ее кожи, травы, опавших листьев, мокрой земли — все слилось в один пьянящий дурман.

Потом мы лежали на траве в блаженном изнеможении.

— Ты о чем думаешь? — спросила она.

— Ни о чем.

— Совсем ни о чем?

— Ага.

— Может, о ребенке? — Она приподнялась, опершись локтем о землю.

Я вспомнил, что говорила мне Хэ Лифан.

— Да, пожалуй, — сказал я.

— Давай возьмем на воспитание?

— Зачем же брать? Ты можешь родить.

— Ты вспомни, сколько нам лет!.. Возьмем не самого маленького, меньше воспитывать придется… Сейчас в поселке есть дети, которых родителям по бедности трудно поднять. А у нас деньги есть.

— Это откуда же?

— У меня есть! — Она засмеялась.

— Ладно, бог с ним! — Мне не хотелось ставить ее в трудное положение. — Нет детей — и хорошо.

— Почему? — Она потянула меня за плечо. — Ты, как всегда, стараешься уйти от моих вопросов! Нет ребенка, значит, нет обязательств, так?

Я молчал. Ее темные глаза смотрели на меня в упор, словно пытаясь вытянуть мои тайные мысли. Сомкнуть веки я почему-то не мог. Полумрак под деревьями стал прозрачнее, светлее — как жидкий чай в стакане. Я услышал, как зашевелились, захлопали крыльями птицы. Начали чирикать, щебетать — так радостно они встречают солнечный свет только на воле. Наверное, дождь уже совсем кончился.

— Мы живем в очень трудное время, — начал я. — Я не могу взять на себя ответственность быть отцом, не зная, что еще случится в моей собственной жизни. Живет себе спокойно замечательная семья, а ее в одну прекрасную ночь разбивают. И ни одна семья не может быть сейчас от этого застрахована, даже если глава ее — маршал. Я достаточно насмотрелся на это. — Я взял ее за руку, рука была теплой. — Сянцзю, сейчас не время нам вить свое гнездо.

— Почему? — Она отняла руку. — Ты всегда думаешь не так, как все! Сам себе жизнь усложняешь! Разве мы одеваемся не так, как другие, едим не то, что все люди едят? Даже у Немого и то вон целый выводок девчонок. А мы, значит, и одного не можем взять? Не понимаю!

— Не в том дело, сможем мы воспитать или не сможем. Дело в том, что я не уверен в надежности своей жизни. Кто знает, когда начнется следующая кампания. А ведь меня тогда сразу возьмут.

— Если тебя возьмут, мы будем тебя ждать.

Не удержавшись, я рассмеялся.

— Ой-я! Ты сама-то не забывай, откуда вышла. Ладно, не будем спорить. Когда-нибудь решим с ребенком. Я скажу когда.

Ветер раздвинул ветви деревьев, я увидел в просвете серое небо. Через миг этот просвет исчез. Гроздь красноватых фиников висела на ветке. Сморщенные финики были влажные, наверное, пропитались водой. Мне почудился во рту их сладкий вкус. С листьев срывались редкие капли. Они застывали на полиэтиленовой пленке, которой мы пытались укрыться, и блестели, как жемчужины. А некоторые перекатывались с места на место и казались живыми существами.

— Хэй Цзы вернулся, — сказала она бесцветным тоном.

— Ага.

— Я достала тебе одну удивительную штуку! — Она живо привстала, а потом снова прижалась к моей груди. — Только пока не скажу что.

Меня это как-то не очень заинтересовало, но я все же спросил:

— А что?

— Отгадай. Ты давно хотел это иметь.

— Как же я отгадаю? — Я не мог вспомнить, чтобы я о чем-то ее просил.

На ветку над нами села белогрудая сорока и затрещала. Она непрерывно наклоняла свою маленькую красивую головку то в одну, то в другую сторону и косилась на нас. Сорока была похожа на ученого-зоолога, который прилежно изучает неизвестных ему особей.