Женщина - половинка мужчины - [49]

— Это я должна умереть! — всхлипывает она. — Но ты совсем не понимаешь. У меня были мужчины… но только с тобой… по-особому.

— Да уж, чувствительность у тебя обостренная.

— Да! — Ей очень хотелось все объяснить. — Ты только послушай…

— Я не намерен тебя слушать! Я эти твои мерзкие дела понимать не желаю. — Я повернулся на другой бок, спиной к ней. — Люди не зря говорят: не женись на разведенной — она всегда сравнивает последнего с предыдущим.

— Если я и сравнивала, то… — она стала легонько водить пальцем по моему плечу, рисуя кружок за кружком, — то поняла только, что ты лучше.

— Ну и что? Ты и дальше будешь продолжать сравнивать.

— Нет, правда. Это я не сейчас поняла, а еще девять лет назад. — Ее горячий нос ткнулся мне в спину между лопатками. — Еще тогда, в лагере, в камышах. Мне сразу стало ясно, что ты не такой, как все.

— Какое счастье, что я не такой, как все. Конечно, иначе бы мне не накинули еще три года. — Я усмехнулся. — А ты умеешь хорошо забывать свои же собственные слова.

— Я тогда говорила неправду…

— А откуда мне знать, когда ты говоришь правду и когда врешь? Хватит. Не будем разыгрывать комедию. Спи.

Но она опять заплакала, громко всхлипывая. Женские слезы похожи на крошечный ручей, который течет себе тихо и незаметно. И так же незаметно подтачивает крепчайший гранит, оказавшийся у него на пути.

Я повернулся к ней:

— Ну, иди ко мне.

Пошел дождь.

Теперь на бескрайнюю, широко раскинувшуюся степь облака налетали со всех сторон, и тут же начинал лить дождь, которому ничто не могло противостоять. Осень — пора дождей и изменчивой погоды.

Табун волновался. Дождь был холодным, и водяные струи будто кнутом хлестали по разгоряченным крупам лошадей. Мы с Немым изо всех сил старались загнать лошадей под деревья. Но они крутились, толкались, сбивались в кучу и еще больше возбуждали друг друга. Грязь из-под копыт летела во все стороны. Задние били копытами тех, кто оказался впереди. И вдруг в разгар этой сумятицы один из жеребцов понес!

Он отделился от табуна и поскакал, не разбирая дороги. Этот жеребец и раньше отличался неожиданными припадками ярости, и потому на загривке у него была надета большая деревянная колодка, мешавшая ему двигаться в полную силу. Но именно эта колодка и стала причиной нынешнего припадка. Он бился передними ногами о деревяшку, и этот звук, отдаваясь у него в голове, так подействовал на него. Видно, он совсем обезумел: неистово ржал и метался по степи. Я пришпорил Вороного и помчался вдогонку. Я звал его, но он не слушался. Я пытался его поймать, но он увертывался и, судя по всему, собирался укрыться в конюшне.

Ни в коем случае нельзя было дать ему уйти! Если он выскочит на поле, то все потопчет и раскидает.

— А все потому, что его не кастрировали, — проговорил на ходу Вороной. — Кабы сделали это, был бы спокойный.

— Давай быстрей! — Я огрел его кнутом. — Сейчас некогда разговоры разговаривать.

Жеребец отчаянно летел вперед. Человек еще не надругался над ним, он чувствовал себя сильным и бежал быстрее Вороного. Теперь он был уже возле росших в ряд ив и фиников, образовавших лесозащитную полосу. Прямо за ней находилось госхозное поле.

— Быстрей! — Я снова ударил Вороного кнутом.

Когда жеребец должен был уже скрыться под деревьями, из зарослей вдруг появилась белая человеческая фигура, едва различимая в пелене дождя. Я увидел, что человек, размахивая руками, старался преградить жеребцу дорогу.

— Отойди в сторону! — заорал я. — Осторожно! Лучше хватай за колодку!

Жеребец несся во весь опор, как будто перед ним никого не было. Но человек оказался довольно ловким: он дождался, пока жеребец приблизится совсем, увернулся от его копыт и успел ухватиться за колодку и повиснуть на ней.

Жеребец как бы от изумления тряхнул длинной стройной шеей. Но не остановился, только изменил направление: теперь он уходил к солончакам. Человек висел на колодке, ухватившись за нее мертвой хваткой, ноги его волочились по земле. Капюшон дождевика упал на спину, и только тут я увидел, что это Сянцзю.

— Быстрей!

Вороной все понял — мы стрелой подлетели к жеребцу, я ухватился за веревку на колодке и остановил его.

— Как ты здесь оказалась? — Я спрыгнул с коня и, причмокивая, похлопывая рукой по крупу, успокаивал дрожавшего от напряжения жеребца.

Она встала на ноги. Одежда ее была вся заляпана грязью. Она попробовала почиститься и, задыхаясь, проговорила:

— В бригаде дали сигнал и велели всем идти на поле укрывать хлеб. А я решила, что раз дождь, то надо отнести тебе сухую рубашку… Прямо как нянька!.. Цао Сюэи видел, что я ухожу, но не окликнул. Они сейчас все там на поле вкалывают… — Она радостно и с какой-то ребяческой гордостью посмотрела мне в лицо. — Я правильно сделала? Правильно?..

— Правильно, все правильно! Ты просто герой!

Торопясь, я снял с жеребца деревянную колодку и, держа его за повод, вскочил на Вороного. Дождь почти перестал, сверху падали отдельные редкие капли. Но я уже успел промокнуть насквозь.

— Залезай! — Я принял у нее сверток и помог залезть на коня.

— А мы куда? Еще не домой? — спросила она у меня из-за спины.

— Дождь почти кончился. Немой остался с табуном. Все остальные в поле. Как-то неудобно сейчас домой ехать. — Я повернул коня. — Мы лучше в лес поедем, там переждем.