Женщина из шелкового мира - [5]

— Столько людей сегодня было! — вздохнула та, запирая входную дверь. — И сидят, и сидят… Казалось бы, полистай быстренько газеты, набери книжек на абонементе да и читай себе дома.

— Людям здесь хочется читать, — пожала плечами Мадина. — Там, где чисто, светло.

— Можно подумать, у них дома темно! — фыркнула Наташа.

Что «Там, где чисто, светло» называется рассказ Хемингуэя, Мадина уточнять не стала. Люди не любят, когда им указывают на их незнание и ставят их таким образом в неловкое положение; она старалась этого не делать.

Они с Наташей простились у поворота. Мадина пошла к себе, за железнодорожные пути, в Завеличье. А Наташа жила на соседней с библиотекой улице. Только потому в библиотеке и работала.

«И правда ведь завтра в Москве буду, — думала Мадина, глядя, как исчезают в темноте огоньки экспресса Санкт-Петербург — Москва; в Бегичеве он не останавливался. — Все-таки событие».

Это было не просто событие, а событие из тех, которые давно уже стали в ее жизни редкостью и к которым она перестала поэтому стремиться. Конечно, считается, что человек сам творит свою судьбу и, для того чтобы быть счастливым, надо совершать решительные поступки и стремиться изменить свою жизнь. Но кто знает, в чем оно, счастье? И не оттого ли миллионы людей не чувствуют себя счастливыми, что составили для себя какое-то общее, абстрактное представление о каком-то абстрактном же, якобы для всех годящемся счастье и, не находя его в своей жизни, не замечают ее прекрасного, только лично для них предназначенного течения?

Мадина к таким людям не относилась. Ей нравилась ее жизнь, и она чувствовала себя в ней гармонично.

Глава 3

Мадина помнила, как остро изумляло ее с самого детства одно удивительное московское свойство. Девочкой она не понимала, как такое может быть, что проведешь в поезде всего три часа, даже проголодаться не успеешь, и выйдешь из вагона в другую жизнь. Совершенно в другую!

Москва была другая. Какая, этого Мадина не знала. Но другая, совсем другая. Отличие московской жизни от бегичевской не надо было даже осмыслять, оно ощущалось просто физически.

Правда, осмыслять такие вот отвлеченные вещи у Мадины на этот раз и времени не было. Она уставала от московского ритма и московских расстояний, и поэтому самая обыкновенная конференция библиотекарей — с докладами, по ее представлениям, скучноватыми, с разговорами в курилке и прочими атрибутами подобных мероприятий, — утомила ее так, словно была марафонской дистанцией.

К тому же следовало найти время для похода по магазинам, и об этом Мадина думала с унынием: от магазинов она уставала всегда, не только в Москве. Она не любила разговоров об энергетике, ауре, карме и прочих неясных материях, к которым почему-то испытывает особый интерес поверхностное сознание, но, когда ей время от времени приходилось покупать одежду, готова была поверить в любые энергетические штучки. Вещи, самые обыкновенные вещи, висящие на кронштейнах или лежащие на магазинных полках, выматывали Мадину так, словно одним лишь прикосновением к ним вытягивались все ее силы. Поэтому она старалась избегать походов по магазинам, насколько это было возможно.

Но не устроить сейчас такой поход не представлялось возможным уже потому, что никто в их семье не возвращался из поездок без подарков, притом не случайных подарков, купленных впопыхах, а таких, которые доставляли бы радость. Да и Зое она пообещала же купить какой-нибудь необыкновенный, только в Москве продающийся крем.

Обещание это Мадина считала теперь опрометчивым. Ну откуда ей знать, какой крем обыкновенный, а какой нет? Кремами она не пользовалась совсем — не потому, что была какой-нибудь особенной поборницей естественности, а потому, что не испытывала в этом необходимости. Вода в Бегичеве была мягкая, без примесей железа и известняка, к тому же в саду стояла баня, и распаренный березовый веник казался Мадине лучшим косметическим средством; кожа после него становилась младенческой, ее просто грех было вымазывать кремами.

И что именно следует купить Зое, она не представляла.

Поэтому магазин «Косметика ручной работы», который Мадина увидела на Тверской улице, оказался очень кстати. Магазина с таким названием в Бегичеве не было точно.

Магазинчик был небольшой, даже тесный, но, едва войдя в него, Мадина поняла, что он до невозможности дорогой. Впрочем, в трех шагах от Кремля и не могло быть дешевых магазинов, и Мадина это знала, когда отправлялась на Тверскую в поисках Зоиного крема. Но этот магазинчик выглядел уж очень необычно, вот ей и захотелось сюда зайти.

По его стенам тянулись открытые деревянные полки, на которых была расставлена и разложена косметика — разнообразная, но вся сплошь странная. На больших фаянсовых блюдах, как в какой-нибудь старинной лавке колониальных товаров, лежали огромные куски мыла — коричневые, желтые, зеленые, розовые, синие, оранжевые, белые. У Мадины в глазах зарябило от многоцветья, к тому же каждый кусок источал свой особенный запах, и от их обилия кружилась голова. Как раз когда она вошла в магазин — дверь при этом звякнула медным колокольчиком, — маленькая продавщица в длинном льняном переднике отрезала от одного из этих кусков маленький кусочек и заворачивала его в переливчатую, как шелк, бумагу. Пока Мадина разглядывала полки, продавщица положила сверток с мылом еще и в пакетик, тоже шелковистый, и протянула его покупательнице, высокой девушке с таким холеным лицом, что не приходилось сомневаться: такие девушки дешевую косметику не покупают. На девушке был серебряный шуршащий плащ, как на фее из сказки. Только вряд ли у сказочной феи мог быть такой холодный и надменный взгляд. Даже ее высокие тонкие каблуки сверкали резким и жестким блеском, словно в них были сделаны какие-нибудь особенные металлические вкрапления.