Женщина из бедного мира - [24]
Хотелось стонать, кричать, выплакать свою боль. Но я не могла дать волю слезам: на соседней кровати спала тетя, я не осмеливалась будить ее. Вокруг не было ни души, которая поняла бы меня. Конрад был далеко. А мне хотелось приласкать его, ободрить и защитить пусть даже ценой своей жизни.
«Да и вообще нет ничего радостного», — пишет он. Кто гнал, кто заставлял меня уезжать? Если без меня там стряслось несчастье, тогда — не могу и думать об этом — все кончено. Мне ничего больше не надо. Если горе не убьет меня или я не сойду с ума, то покончу с собой. Сгину так, что никто не узнает, куда я делась, что со мной сталось.
Но как видите, я не сгинула. Все проходит, и человек свыкается со всем.
На другое утро тетя проводила меня на вокзал. Она не отказала мне и в деньгах на дорогу. Она была добрая. И позвольте сказать вам: люди в большинстве своем хорошие. Плохими их делает жизнь. И капиталистический строй, который создает в жизни невыносимые условия.
12
Мать встретила меня слезами. Рассказала, что приходили солдаты или полицейские, она не очень-то разбирается, в этом, перерыли всю квартиру и допытывались, где Конрад. Но мать ничего не могла ответить: она давно не видела Конрада. «И стоило тебе связываться с человеком, которого ищет полиция?» — сказала она.
Мне было больно слышать это от матери, я ответила резко:
— Ты, мама, ничего в этом не смыслишь. Это политическое дело. Конрад — хороший человек, он желает добра всем бедным, в том числе нам, потому что и мы не богатеи. Он борется и страдает ради нас. Ты не должна быть к нему несправедливой. И я не хочу, чтобы ты вообще с кем-нибудь говорила об этом, если не знаешь, в чем дело.
На этом разговор наш закончился.
Я стала искать Конрада, но никаких его следов не находила. Целыми днями бродила по улицам, надеясь случайно встретить его, но напрасно. По вечерам сидела дома, выставив, как мы условились, цветок на окно: однако он ничем не давал о себе знать. Расспрашивала у знакомых: никто не знал. Он уехал. Его не было.
Что мне оставалось делать?
Сердце разрывалось на части. Я была одинока, покинута всеми. Куда девалась моя спокойная жизнь, мое счастье, любовь, дружба? Не было никого, к кому пойти, с кем перемолвиться словом. Мать меня не понимала, брат и его жена думали только о торговле (сейчас, мол, для этого подходящее время) — ничто другое их не интересовало. Было противно бывать с ними. Конрада нет. «Может, умер? Может, немцы убили?» С детства повидавшая много горя, я наконец нашла человека, который стал мне другом, — и теперь его у меня отняли? Я не могла поверить. Но не верила и тому, что все обойдется хорошо. Страшнее всего неизвестность: она словно грань между жизнью и смертью. Я плакала дни и ночи, пока уже и слез не стало.
Какой-то внутренний голос кричал во мне: прочь, прочь отсюда, все равно куда. «Если я и погибну, как до меня погибли тысячи и тысячи, все равно не могу больше оставаться здесь. Мое сердце истекает кровью и ноет, как открытая рана. Не знаю, что я совершила, почему должна так тяжко страдать. И в чем виноват Конрад, за что его преследуют, как зверя, отнимают у него домашний очаг, семью — все, в чем нуждается человек, и даже, может быть, жизнь?» Злость, безумная злость поднималась в моей душе против всех, кто сеет на земле несправедливость и насилие.
Однако были минуты, когда я упрекала про себя и Конрада. Думала: если он еще жив, почему не даст о себе знать, почему повергает меня в отчаяние? «Может, он больше не любит и нарочно скрывается от меня? — пронеслось в голове. — Надоело со мной и не хочет этого прямо сказать?» Но такие мысли возникали только на мгновение, и я потом стыдилась их.
Всеми покинутая, безутешная, прожив так несколько недель, я наконец почувствовала, что становлюсь равнодушной, что во мне поселяется какое-то грубое, «животное» отупение. Одиночество, словно яд, действовало на мою душу, в ней будто скоплялось какое-то постороннее вещество, которое хотя и усыпляло боль, но вместе с тем «портило кровь», уничтожало жизнеспособность, парализовало волю. И сейчас я могу сказать определенно: оно понемногу, но неизбежно вконец подкосило бы меня, быть может, привело бы меня в число тех женщин, которых с презрением называют «падшими». Не хватало лишь случая, лишь обольстителя — и было бы уже поздно. Однако судьба на сей раз оказалась ко мне милостивой. Удивительным образом сбылась поговорка: «Где беда сильней, там и помощь ближе».
Стоял хмурый осенний день в конце октября (или начале ноября), когда какой-то незнакомый мужчина (внешность его была отнюдь не привлекательной) принес мне письмо от Конрада. Послано оно было из России и состояло из нескольких очень лаконичных фраз. Он писал, что, расставшись со мной, болел испанкой, с нетерпением ждал меня. Однако преследования проклятых немцев и срочное задание вынудили его уйти за Чудское озеро. Но пусть я не беспокоюсь, он скоро вернется вместе с правительством трудового народа. Дни немцев сочтены.
Я почему-то не поверила последним словам, но все же радовалась, как маленький ребенок. «Конрад жив! Он не забыл меня! Он вернется ко мне!» Я смеялась и танцевала.
