Жених века - [19]

Глава 4

Виктория никогда, никогда не была так унижена. В самом деле, она, по сути, умоляла герцога Бофора заняться с ней любовью. Так что она поступила так, как это сделала бы любая разумная женщина. Она отказывалась видеть его в течение трех дней.

Поначалу Джон лично приходил к двери ее спальни в Бьюли — каждые три часа, словно заведенный. За одним основательным ударом в дверь следовали десять секунд молчания. Затем раздавался его голос, сначала наполненный беспокойством, потом — отчаянием, а еще позже — прохладным смирением.

Добродушная горничная объяснила ей, что произошло. Мальчики и герцог сопроводили мисс Гиван от озера, после того, как нашли ее там. Разве она не помнит, как споткнулась о ветку упавшего дерева? Как ударилась головой и потеряла сознание? И о том, как ужасно у нее болела голова?

Ох, ну ладно, вот это она как раз помнила. На самом деле Виктория вспомнила все, до мельчайших деталей, обстоятельства их свидания — до тех пор, пока она не погрузилась в уютные объятия пьяного забвения.

Так вот как герцог скрыл правду. Очевидно, он состряпал главную историю, а затем нашел мальчиков, чтобы обеспечить дополнительную поддержку ради благопристойности, пока нес ее обратно в дом.

В данный момент ее достоинство находилось настолько далеко от нее, что девушка сомневалась в том, что ей когда-либо удастся вновь обрести его, даже в самом малом количестве. Это причиняло ей почти такую же сильную боль, как и то, что она отдала свою добродетель мужчине, от которого больше всего на свете стремилась скрыть путаницу нежных чувств, обвившихся вокруг ее сердца.

Ей потребуется целое столетие, прежде чем она сможет встретиться с ним. Ей, которой недавно удавалось гордиться своим умением разыгрывать равнодушную героиню.

И так это продолжалось на протяжении трех дней. Виктория втайне надеялась, что он взломает дверь в середине ночи, несмотря на тот факт, что двое лакеев и одна горничная располагались возле двери по ее просьбе.

После первого дня, записки, в отличие от его персоны, прибывали с каждым подносом с едой. Она возвращала их нераспечатанными.

Виктория проводила время в раздумьях, а иногда пряталась за шелковыми портьерами, обрамлявшими высокие окна в ее комнате. Часто она смотрела на то, как Джон играет на улице с мальчиками в разные игры. Сначала он учил их сбивать кегли, улучшая их прицел и показывая, как попадать в них тяжелым шаром. Затем они перешли к лапте. Герцог с видом знатока размахивал тяжелой, странной формы битой. Конечно же, он делал это перед ее окном. Время от времени он поворачивал голову в сторону ее комнаты, и девушка устремлялась обратно в тень, словно жалкая мышь, в которую она превратилась.

И все же она знала, что долго это не продлится. В угрюмый полдень, когда она в пятый раз попыталась погрузиться в чтение «Кентерберийских рассказов», единственной книги, которая никогда не переставала завораживать ее — до этого момента, Виктория услышала звук шагов, словно несколько человек направились прочь, а затем — щелчок замка, эхом отозвавшийся от двери. Она затаила дыхание.

Джон сделал несколько шагов вперед, и сразу показалось, что весь воздух испарился из комнаты. Кажется, на этот раз он забыл, что ему следовало закрыть за собой дверь, раз он, очевидно, отослал всю армию слуг. Он вернулся, закрыл дверь, а затем сократил расстояние между ними. В трех футах от ее кровати он остановился и пристально посмотрел на нее.

— Как ты себя чувствуешь? — На его лбу появились крошечные морщинки.

— Мне намного лучше, — прошептала Виктория, а затем уставилась на свои руки, которые с трудом заставила оставаться неподвижными.

— Виктория… — начал герцог.

— Нет, — прервала она. — Не говори этого.

— Что, по твоему мнению, я собирался сказать?

— То, на что ты намекал, когда мы были в той отвратительной маленькой хижине, и я притворялась, что умираю. Помнишь, в том самом месте, где я набралась по самые жабры и заставила тебя… сделать со мной то, что ты хотел. — Внезапно вид тесно переплетенных пальцев начал расплываться перед ее глазами.

— В действительности, я думаю, что это ты сделала со мной то, что хотела, Вик, — проговорил он с иронией в голосе.

— Я же говорила тебе не называть меня так.

— Ну хорошо, Виктория. Врач лично сообщил мне о том, что ты полностью поправилась — по крайней мере, телом, если не душой. — Он стоял в напряженной позе. — Я сожалею больше, чем могу выразить, что тебе пришлось вынести весь этот ужас со змеей, которая, оглядываясь назад, оказалась, вполне очевидно, песчаной змеей и…

— И что?

— И мне жаль, что я причинил тебе боль. — Казалось, герцог едва смог вымолвить последние слова. — Я сожалею, что предложил тебе бренди. Сожалею, что я…

— Что? Последовал моим указаниям?

— Нет. Ты совершенно не виновата в том, что произошло. Но теперь мы должны поступить разумно. Я не хочу спорить с тобой. Видишь ли… мы должны пожениться. Я хочу жениться на тебе сразу же. Я уже приказал приготовить экипаж, в котором мы сегодня отправимся обратно в город — с горничной, которая тебе понравилась — с миссис Конлан.

О, это было еще хуже, чем Виктория представляла себе. Джон притворялся. При этом он выражался бессвязно, вполне очевидно, пораженный тем, как требовала поступить его честь джентльмена.