Жених панны Дануси - [3]

Но Йозеф в детстве бегал в коротенькой рубашке, босиком, по грязной брусчатке местечка, и отец никогда не вкладывал ему в руки рукояти меча, только отполированную до блеска ручку сапожницкого молотка. Однако Йозеф, получив золотую докторскую цепь на шею и бархатный плащ на широкие плечи, не хотел об этом помнить. Как будто человек может разорвать суконную нить своего рода и вплести судьбу в чужие блестящие кружева. Рассказывали, что даже Август III, бывший курфюст Саксонский, в бытование свое королем Речи Посполитой, посылал в аптеку Шейбы за лекарством от ожирения — его величество был толст, как перестоявшаяся кадка с тестом. Конечно, поговаривали, будто не только обычные лекарства готовит Йозеф, но внятны ему разговоры звезд и трав, и корона Лесного короля зашита в его черном кафтане, напротив сердца… И вот как-то на Сретенье посетил Йозефа еще один вельможный клиент, маршалок и староста минский Завиша. Приключилось со знаменитым воителем то же, что испокон случается с мужчинами, чьи волосы перевила серебряная паутина, морщин стало больше, чем шрамов, а сердце забыло постареть. И сердце свое готов он был положить под острый каблучок любушки-голубушки, если бы не боялся, что она и наступить на него побрезгует. Дочь городского советника магистрата Югася имела шестнадцать лет, кожу белоснежную, щечки алые, глаза темные, стан в обхват ладоней — все, как требовала мода времени от красавиц. Казалось, она может пробежаться по мутным волнам Свислочи, как лунный луч. Единственный недостаток имелся — на изящном, самую чуточку курносом носике каждую весну проявлялись, как на лепестках белой лилии, веснушки — позор для знатной паненки. Где покупать притирания? Конечно, в аптеке Шейбы в Троицком. И девица Югася была там гостьей нередкой и желанной, и вместе с притираниями, духами, помадой получала целый ларец веселых шуток Йозефа, чудесных рассказов о василисках да краснолюдках и даже куртуазные песенки – и от звонкого смеха паненки, казалось, взвихрялись в пузырьках и колбах разноцветные отвары. А на что еще мог надеяться безродный аптекарь, только развеселить... Зато вдовый Завиша считал себя женихом из женихов, тем более благородные браки не ради взаимной любви заключаются. Но слухи ходили, что трех своих жен уморил он, да и пятеро взрослых детей, ждущих наследство, не были слишком привлекательным украшением жениха. Да еще, возможно, панна Югася имела сердечную склонность к кому-то более молодому. Вот и обратился Завиша к Йозефу, чтобы в притирания для паненки добавлял приворотное зелье. Маршалкам аптекари не отказывают. Но что-то не помогали снадобья Йозефа присушить юное сердце... Слова паненка сказала ухажеру поседевшему жестокие: мол, если бы не седина эта, да не морщины, так почему бы не полюбить такого славного воина? Но пока он похож на печеное яблоко, пусть со свислочской русалкой любится, ведь у той глаза из тумана, все равно не рассмотрит, как следует.

И вот ночью по приказу Завиши привели Йозефа, поднятого прямо из постели, в одной рубашке, в Минский замок — его руины остались там, где сливаются Немига и Свислочь. Маршалок изрек одно: не выйдешь отсюда, пока не сваришь зелье, которое вернет мне молодость. Напрасно клялся Йозеф, что не под силу человеку повернуть время назад, и черные кони бога Хроноса затопчут любого, ни один смертный не заставит их ступить в сторону от колеи, выбитой на Пути Предков. Ничего не слушал Завиша. И взялся Йозеф за дело. Целую неделю старательно работал он в подземельях замка, выходя только для того, чтобы поглядеть с караульной башни на звезды, и подслушать их разговоры, и пересчитать призрачные бусины их путей... И однажды протянул Йозеф господину бронзовый кубок, в котором дымилось подобное жидкому металлу зелье... И не было уверенности в его глазах. Завише пришлось пожить в королевских дворцах, где даже пол выслан предательством и ядом, и спасает только постоянная осторожность, и приказал аптекарю: "Выпей сам. А завтра, если зелье не обманное, выпью и я".

Йозеф осушил кубок. Аптекаря посадили в самый дальний угол подземелья и поставили охрану. Назавтра туда пришел Завиша. И увидел в ярком свете факелов, что с каменного пола поднимается незнакомый старик... От полуночи до рассвета волосы Йозефа стали седыми, кожа пожелтела и сморщилась, губы, еще вчера властные и розовые, стянулись в нитку, спина согнулась...

В безудержный гнев впал магнат. Напрасно Йозеф кричал, что не виноват, что просто не успел довести до ума свое снадобье... Завиша приказал бить аптекаря нещадно плетьми и выжечь на его спине и груди первые буквы его имени и слово "предатель". И заключить в темницу до смерти, ибо она, разумеется, такому старцу в затылок дышит, как лучший палач.

Говорили люди, что смуглый Йозеф сам был влюблен в паненку Югасю, потому и не помог Завише... Но разве можно уберечь дикую розу на меже чужого поля? В окрестных деревнях начался мор... Выкашивал людей, как пьяный косарь — траву, оставляя отдельные участки, не разбирая, где высокие стебли, где юные ростки... Минчане в страхе ждали, когда беда зайдет в город. Жгли костры из можжевельника и полыни у ворот и на перекрестках, пристально осматривали каждого, кто хотел зайти в город — не несет ли заразу, или может сам и есть – заколдованная болезнь? Горожане рассказывали, что видели хворь в виде красивой девушки, махающей с кладбища в сторону города красным платком... Другие утверждали, что она являлась как женщина с коровьими ногами на тройке вороных коней, и почему-то все время нюхала табак из черной табакерки. Другие видели, как худая женщина, синяя, как пуп, ходила по Свислочи, словно по тропинке — ясное дело, в холеру и лягушка не квакнет, будет засуха. Какую-то нищенку забросали камнями возле Татарского конца — бедняга была кривая на один глаз... И шептались на Верхнем рынке, и на Нижнем, и на Молочном, и на Рыбном, который на мостках через Немигу, что самый надежный способ предотвратить мор — подкараулить, кто заболеет первый, и закопать его живьем...