Женечка, Женька и Евгеша - [2]

С Афанасьевым было непонятно, потому что Женька уже есть, Женей среди мужиков как-то не принято, Евгением слишком уж официально. Именовали без имени, Афанасьевым. Или иногда Афоней. А как-то раз он по нечаянности оставил на прикроватной тумбочке письмо от мамы, в котором она его называет Евгешей. Дежурный по роте заметил неположенное, посмотрел и громко спросил: «Кто у нас Евгеша?» Ну и всё, он стал Евгешей до самого дембеля.

По составу в нашей роте полный интернационал. В других подразделениях подобная картина.

В мужской компании имена иногда ничего не значат, мне кажется. Например, Толика Кузнецова сразу и навсегда прозвали Кузей. Кузя или Толя Кузя. Инструктора по вождению старшего сержанта сверхсрочной службы Шейхитдинова с его сложным для нас башкирским именем все звали Шахом или Лёшкой, по первым двум буквам имени. Уразназарова иногда звали «Ураз семь раз и всё по-разному», потому что он был Агабай Уразназарович Уразназаров. У тёмноволосого Сашки Суворова сразу же после бриться вылезала на щеках ярко-рыжая щетина, а Гиви утверждал, что питекантропы были рыжебородые и предложил называть его Суворус Питекантропус Рыжебородус Вульгарис, или сокращённо для близких, то есть, сослуживцев, просто Питек. Ротный зампотех слегка картавил, поэтому его звали Саса (он был Александр Прокофьевич). Замполита прозвали Медный Лоб. Правда, и было за что. Некоторых звали по имени, некоторых – только по фамилии. Нашего командира батальона, Батю, почему-то прозвали Стариком Хоттабычем. Начальник штаба полка носил прозвище Буратино. Он был тощий, носатый, и если уж так хочется, его и можно было так называть, а Батя ничем не походил на старика, тем более Хоттабыча. Нашего ротного звали Чапаевым, потому что он был Василий Иванович, а кино «Чапаев» нам показывали регулярно. Начальника тыла полка майора Холина звали почти по фамилии, только заменили «о» на «у».

Хочу пояснить кое-что. Командира полка у нас называли КП, командира дивизии – Командиром, командир батальона – Батя, у артиллеристов командир батареи - Комбат.

Присягу мы приняли позже, а пока целыми днями у нас были хозработы и курс молодого бойца, курс молодого бойца и хозработы. С какого боку ни начинай. Командир отделения попался – козёл козлом. Маленький такой темнокожий, скуластый и узкоглазый злобный мужичонка. Где-то через неделю после этого события Женька, стоя рядом с ним, продекламировал: «Глаза словно щели, растянутый рот, лицо на лицо не похоже, и выдались скулы углами вперёд, и ахнул от ужаса русский народ: ой рожа, ой страшная рожа!» Мы захохотали, сержант, видимо, хотел что-то сказать, но Женька продолжал декламировать и он ничего не сказал. Но запомнил. И повёл себя по отношению к Женьке соответствующе.

Женька как-то спросил Дуйсенбая, почему его земляк такой козёл тухлый, так Дуйсенбай просто окрысился: «У меня нет таких земляков, и не смотри на меня так!» Женька не успокоился: «Как же так, ты Дуйсенбай, он Каунышбай, оба вы «баи», как же не земляк?» Наверно, дошло бы до драки, если бы не Уразназаров: «Женька, ты не прав. Я –Агабай, тоже, как говоришь, «бай», но я же не земляк этого вот.» - сплюнул Агабай. Конечно, спутать туркмена с казахом трудно. Всё затихло.

Мы разбирали пол и печку на первом этаже здания казармы, там потом должен быть штаб нашего батальона. Казарма была старая, ещё екатерининских времён, стены толстенные, наверно, выдержали бы попадание пушечного ядра. В углу помещения стояла круглая печь-голландка, высотой под самый потолок. Дежурный по части сказал, что её не топили лет тридцать, не меньше. Крепкая была печка неимоверно. Колотили мы по ней ломами, кувалдами. Пыль, грязь.

Кому-то, не помню, явилась мысль открыть поддувало и вьюшку в печи, чтобы хоть немного вытягивало. Полезли, поставив табуретку. Открыли дверцу, полезли искать наощупь вьюшку и нашли что-то, завёрнутое в тряпки. Развернули - и разинули рты от удивления. Потому что в этих тряпках были, представьте себе, классический «Маузер», прямо из кино, две обоймы патронов к нему, граната и красногвардейская книжка. От пистолета и гранаты воняло какой-то гадостью, которой они были смазаны.

Конечно, моментально встал вопрос, а стреляет ли пистолет и взрывается ли граната. Дело осложнялось тем, что если из пистолета можно было стрелять не один раз, то граната могла взорваться только однажды и опробовать её в помещении казармы всё-таки не стоило. И потом, она была в форме бутылки с рычагом, закреплённым кольцом и с какими-то фиговинами, торчащими сбоку и снизу. И на ней была надета, по общему мнению, осколочная «рубашка». «Специалисты» сразу её опознали как гранату времён гражданской войны. Поэтому никто не мог знать, как с ней обращаться. А пробовать методом «научного тыка» как-то не того.

Руки, конечно, у всех зудели: хотелось стрельнуть и швырнуть гранату. Как всегда в таких случаях, события пошли непредсказуемо.

Всем надо было подержать в руках, покрутить. И докрутились. Я взял пистолет в руки, потянул затвор, из патронника полез патрон – пистолет был заряжен. У меня из рук пистолет буквально выхватили и кто-то спросил: «Пацаны, а как он вааще стреляет?» И ему ответили: «А ты курок взведи и жми спуск.» И тот стрельнул. Уж не помню, кто это был.