Жена тигра - [27]

— Вы неправильно поняли мой смех, — сказал он ему. — Я вовсе не сверхъестественное существо. Просто я не могу умереть.

Я прямо-таки онемел и едва выдавил из себя:

— Что вы хотите этим сказать?

— Я не имею на это разрешения, — пояснил он.

— Как, простите?

— Мне нельзя умирать, — сказал он примерно таким тоном, каким говорят: «Мне нельзя танцевать, потому что я нездоров», «Врачи не разрешают мне танцевать коло», «Мне нельзя жениться на толстухе».

Что-то заставило меня спросить:

— Но как же вы в таком случае утонули?

— А я и не утонул, как вы и сами видите.

— Но жители деревни готовы поклясться, что вы были мертвы, когда вас вытащили из воды и положили в этот гроб.

— Они очень хорошие люди. Вы уже познакомились с Мареком? Его сестра — очаровательная женщина. — Он с удовольствием изобразил руками ее приятные округлости.

— Но как могли двадцать человек ошибиться и принять вас за мертвеца? Они свидетельствуют, что вы были абсолютно мертвы, когда вас выловили из озера, а вы утверждаете обратное!

— Видите ли, у меня состоялся разговор с неким господином, и ему весьма не по вкусу пришлось то, что я ему сказал. Вот он в итоге и попытался меня утопить и довольно долго держал под водой, так что я вполне мог потерять сознание. Порой при чрезмерном напряжении со мной такое случается. Я довольно быстро устаю.

— Значит, какой-то человек силой удерживал вас под водой? — переспросил я, и он утвердительно кивнул. — Кто же это?

— Один деревенский житель. Персона, ровным счетом ничего не значащая.

Дело становилось все более странным и запутанным, хотя в итоге могло оказаться и очень даже простым.

— Это, случайно, не тот, кто потом в вас стрелял? — спросил я, а Гаво ответил так:

— Я, право, не знаю, доктор. Мне ведь в затылок выстрелили. — Я по-прежнему пристально смотрел на него, и он прибавил: — По-моему, мы с вами не очень хорошо понимаем друг друга, доктор. Видите ли, случившееся со мной вовсе не означает, что я не приемлю смерть или попросту притворяюсь, будто ничего такого со мной и не происходило. Я просто пытаюсь объяснить вам, что жив. Это абсолютно точно, как и то, что вы сейчас сидите здесь, в этой церкви, перед Богом и вашим венгерским приятелем, который по-прежнему не выпускает из рук фомку, будучи уверенным в том, что я вампир. Дело в том, что я просто не могу умереть.

— Но почему же?

— Мой дядя мне запретил.

— Ваш дядя? А кто он?

— Сейчас я не склонен говорить на эту тему. Прежде всего, потому, что чувствую: вы станете надо мной смеяться. Ну что ж, теперь уже довольно поздно, да и кое-кто из жителей деревни, несомненно, кружит у дверей церкви, желая узнать, далеко ли вы продвинулись в моем исцелении, — сказал он и снова отряхнулся, подняв облачко пыли. — Прошу вас, позвольте мне встать, и я отправлюсь дальше своим путем.

— Только ни в коем случае не поднимайтесь!

— Пожалуйста, перестаньте дергать меня за пиджак.

— Я запрещаю вам вставать! Ваш череп в данный момент заткнут, как пробкой, этими двумя пулями. Если хоть одну из них стронуть с места, то мозг попросту полезет наружу, точно пудинг. Я проявил бы сущее безумие, если бы позволил вам встать.

— А я окажусь сущим безумцем, если останусь здесь! — сказал он уже весьма раздраженным тоном. — Да ведь ваш венгр в любую минуту готов выйти наружу и позвать сюда людей. Тогда снова начнется эта ерунда с чесноком, осиновыми кольями и тому подобным. Да, я не могу умереть, но должен сказать, что весьма небольшое удовольствие, когда тебе в ребра втыкают колышки от палатки. Я и раньше имел достаточно всего этого, и повторения мне совсем не хочется.

— А если я смогу пообещать, что деревенские жители не будут иметь к вам ни малейшего отношения? Вас осмотрят только настоящие доктора, в чистой больнице, на чистой кровати? Не будет никаких осиновых кольев, криков и проклятий? Может быть, тогда вы станете вести себя спокойно и позволите мне исполнить мой врачебный долг?

Он только рассмеялся мне в лицо, когда я сказал, что всего лишь хочу переправить его в полевой госпиталь, который находится километрах в двенадцати отсюда, чтобы там о нем как следует позаботились. Я также заявил, что пошлю в госпиталь Доминика, он потом вернется с людьми и санитарной машиной, так что из церкви мы сможем вынести Гаво прямо в гробу и постараемся, чтобы во время поездки ему было максимально удобно. Я даже слегка пошутил, сказав, что если он не собирается умирать, то ему нужно, по крайней мере, выбраться из церкви таким образом, чтобы его уж точно снова не пристрелили. Я все это говорил потому, что мне все-таки казалось, что в душе Гаво побаивается того человека, который в него стрелял. Он слушал, улыбался и смотрел на меня с большой симпатией. Казалось, ему необычайно приятно мое участие, он тронут моим желанием помочь и тем, как меня так тревожат его ранения и пули, которые застряли в черепе и не дают его мозгам выползти наружу. В итоге он полностью со мной согласился и пообещал остаться в церкви до тех пор, пока не приедут медики. Я хорошенько проинструктировал Доминика, которому предстояло пешком вернуться в наш госпиталь, а потом еще и заставить тамошнее начальство прислать сюда машину, носилки и кого-нибудь из полевых хирургов. Доминик очень нервно отнесся к этой идее, особенно его тревожило мое намерение остаться в церкви наедине с вампиром. Кроме того, парня явно не привлекала перспектива совершать среди ночи марш-бросок в двенадцать километров, особенно после того, что он только что здесь увидел, но Доминик все-таки внял моим доводам и согласился. Выйти он должен был немедленно и по пути отдать ближайшей патрульной группе приказ взять под карантин мост через реку, чтобы из этой деревни никто никуда не мог уйти или перебраться сюда с того берега реки. Гаво пожал Доминику руку, тот слабо улыбнулся ему в ответ и сразу ушел.