Жена султана - [121]

Вдали слышатся шаги, и вот он уже здесь, отступник, тень на входе в переулок. Я озираюсь по сторонам — выхода нет. Хамза приближается быстрым шагом, в его руке блестит нож.

— Ты меня заставил побегать в последние дни, сукин ты сын! Но я нынче великодушен, так что опусти мальчишку и уходи, если хочешь себе добра.

Он всего в нескольких футах, ухмыляется, как демон.

— Придется тебе меня убить, — мрачно отвечаю я.

Он просто смеется.

— Тебе мозги вместе с яйцами отрезали? Чего ты геройствуешь? Никто ребенка не тронет: просто отвезем его домой, к папочке, получим награду за то, что подняли его из мертвых, раз уж чертов торговец тканью уперся и отказался за него платить — да и кто его обвинит? Слушай, что тебе терять: просто отдай мальчишку и уходи. Сядь на корабль до Америки или еще куда: я слышал, там для таких здоровых черномазых полно работы!

Я снимаю Момо с плеча и держу на руках. Он смотрит на меня снизу круглыми глазами.

— Мы больше не играем, да, Нус-Нус?

— Боюсь, нет, милый.

Я осторожно опускаю его на землю, и как только его ноги касаются булыжника, кричу:

— Беги, Момо, беги! Обратно в театр! Быстрее!

Я подталкиваю его, и он пускается бежать, ловко уворачиваясь от отступника, который грязно ругается и бросается следом. Лезвие его ножа ярко сверкает в темноте. Я прыгаю Хамзе на спину, и оба мы валимся в грязь. Он выкручивается, перекатывается, хватает меня и как-то умудряется приставить к моему горлу нож. Мы яростно боремся на земле, среди дерьма и гнилых овощей. Во время драки мой тюрбан разматывается и опутывает его руку с ножом. Хамза ругается, пытается освободиться. Я накручиваю тюрбан обратно и бью Хамзу головой в лицо, целясь в его сломанный нос. Он завывает, из носа у него льется кровь, пачкая нас обоих, но оружие он все равно не выпускает. Дергая головой назад и в стороны, я как-то освобождаюсь от складок хлопка, закрывающих мне глаза, и наношу замечательно удачный удар по руке отступника. Он вскрикивает, нож выпадает и скачет во тьму. Я тянусь за ним, чувствуя прилив радости, когда мои пальцы смыкаются на рукоятке; но тут Хамза бьет меня кулаком в ухо с такой силой, что все кругом звенит и багровеет. Я падаю набок и выпускаю нож.

В это мгновение сапог Хамзы пинает меня в живот. Меня рвет, я задыхаюсь. Малеео, как больно! Боль невыносима, но, когда сапог снова надвигается на меня, я, чудом изловчившись, ловлю его, дергаю, и отступник валится рядом со мной. Но он крепок, к уличным дракам ему не привыкать; да и удача, похоже, на его стороне, — поскольку он тут же садится, и нож снова у него в руке. Мы поднимаемся на ноги и кружим друг напротив друга, как дерущиеся собаки, рыча, каждый на своем языке, тяжело дыша, покрытые грязью и насквозь мокрые; а дождь так и лупит.

Хамза перекидывает нож из одной руки в другую.

— Горло или брюхо, а, евнух? — шипит он на меня. — Быстро или медленно? Я не могу ре…

Не договорив, он бросается на меня, я уклоняюсь от ножа, поскальзываюсь на каком-то мокром овоще или еще чем похуже, и нож задевает мое плечо. Я с воем отшатываюсь, но Хамза мощным прыжком прижимает меня к стене и приставляет нож к ребрам.

Его глаза таращатся на меня и моргают сквозь кровавую маску.

— Глупый черномазый! Теперь мне придется тебя убить, а тебе всего-то надо было уйти…

Нож проходит сквозь ткань моей одежды, я сжимаюсь и чувствую, как он скользит, сперва холодно, потом обжигая, по моей коже. Это смерть. Плохо так умирать, бесславно, в грязном лондонском переулке, вдали от дома и помощи. Хамза снова приставляет острие ножа к моим ребрам, и вдруг вскрикивает и опускает глаза, дергая ногой. Нечто отлетает прочь, маленький демон с окровавленным ртом. Он улыбается — у него алые зубы, — и мне на мгновение кажется, что это Амаду восстал из мертвых, чтобы отомстить убийце, но когда он убегает вприпрыжку в костюмчике из золотых кружев, я понимаю, что это Момо. Потом из мрака выступает огромная тень и швыряет отступника и его нож в разные стороны. Хамза с силой бьется о стену и сползает по ней, вытягивая ноги. Он кашляет, ругается, пробует встать; но тень бьет его кулаком в грудь, потом склоняется и очень ловко, четким движением перерезает ему глотку — и быстро делает шаг в сторону, чтобы не попасть под фонтан крови. Следом вытирает лезвие об одежду отступника, вешает нож на пояс и оборачивается.

Я с самого начала знал, что убью Хамзу, но при виде того, как от него столь умело избавились, теряю дар речи. Наконец мне удается выговорить:

— Как?

Мустафа смотрит на меня с непроницаемым лицом, потом пожимает плечами.

— Я уже вышел из театра, чтобы пойти за тобой, а тут бежит мальчик. Он сказал, что тебя пытается убить плохой человек.

Момо крепко обнимает меня за ноги.

— Я его укусил, Нус-Нус, ты видел!

— Видел.

Я обнимаю Момо, потом снова поднимаю глаза.

— Не знаю, что сказать. Кажется, «спасибо» — это совсем не то. Но я благодарю тебя, Мустафа, от всего сердца.

— Прошу, зови меня Аддо. Так меня звали в моем племени.

— «Властелин Дороги».

Я киваю. Именно так он и выглядит, стоя среди сгущающегося мрака в плаще и тюрбане, с горящими глазами.