Жена султана - [114]

— Святые рыбы, да не кланяйтесь вы!

Он отходит под деревья, где я прятался.

— Мальчик, о котором она пишет — вы его привезли в Лондон?

Когда я рассказываю, к каким ухищрениям пришлось прибегнуть, чтобы вывезти Момо из Марокко и доставить во дворец, король смотрит на меня с недоверием. А услышав о превращении малыша в арапчонка, издает смешок.

— Что ж, должен признать, вы находчивы, Нус-Нус. Спрятать мальчика у всех на виду — это какой же надо обладать хитростью; а уж поместить его к Луизе — просто гениальная мысль! Приведите его ко мне. Завтра, когда я удалюсь в спальню. Поднимитесь по Личной лестнице, мистер Чиффинч получит распоряжение вас пропустить. Сможете?

Я киваю.

— Конечно, Ваше Величество. Благодарю Вас.

Сам не свой от благодарности и облегчения, я не могу не упасть на колени и не попытаться поцеловать ему руку, но король смеется и уходит.

Когда над крышами Уайт-Холла восходит солнце, мне кажется, что оно светит лишь для меня, и я благодарю всех богов, каким когда-либо молился. Завтра Момо окажется под защитой короля, и будет заложено основание для того, чтобы за ним последовала Элис. Я исполнил все, что от меня требовалось: осталось только поручение Зиданы. Ах, Нус-Нус, какой же ты умница и счастливчик, говорю я себе: хитрый и находчивый, как сказал король; а кто я, чтобы противоречить королю? Я так горд собой, что впору закричать петухом.

Мне бы вспомнить, что гордыня ведет к падению. Предзнаменования были всюду. На горизонте сгущались тучи; когда я вошел во дворец, дорогу мне перешла черная кошка; собирая себе ранний завтрак в кухне, я рассыпал соль.

В кухне я спрашиваю кухарку, старуху дурного нрава:

— А Кейт здесь?

И она рычит в ответ:

— Нет ее здесь, сучки ленивой, и не твое дело, чертов черномазый, где она!

Из презрения к цвету моей кожи и серьге невольника в ухе она дает мне к яйцу всмятку такой черствый хлеб, что при укусе у меня раскалывается зуб, и я тотчас переношусь в мекнесскую тюрьму, на годы назад. Это тоже должно было стать мне предупреждением: опасность подстерегает за каждым углом, а у края каждого красивого вида таится смерть.

Пробираясь по лестнице обратно в комнату, я огибаю поворот перил и, ошалев от смеси восторга и боли, едва не налетаю на бен Хаду, босиком крадущегося наверх. Я останавливаюсь и дожидаюсь, чтобы он, не подозревающий о моем присутствии, ушел вперед. Гадаю, где он был в такой час, да еще босой, ведь он всегда так за собой следит? Может быть, мылся и молился, укоряюще говорю я себе; или, как я, хотел перекусить с утра пораньше. Но мысль об этой встрече меня не отпускает.

Днем приносят новое приглашение: мистер Пипс сдержал слово и устроил все, чтобы посол и я посетили заседание Королевского Общества.

— Обычно пускают только участников, — говорит он, когда мы позднее едем в карете по оживленным улицам. — Но я поговорил с сэром Кристофером, и он разрешит вам присутствовать, окажет мне любезность. Возможно, если вы задержитесь в Лондоне и сами того пожелаете, мы сможем избрать вас почетными членами?

Бен Хаду эта мысль необычайно увлекает, он выказывает страсть к науке, которой я в нем и не подозревал. Он расспрашивает мистера Пипса об истории общества, о самых известных его членах, и наш провожатый с удовольствием его просвещает. Незнакомые имена омывают меня, не оставляя ни следа. Разум мой безмятежен, как прибрежный песок, разглаженный волнами. Все в мире кажется мне прекрасным — кроме злосчастного зуба. Даже город, по которому мы едем — со всей его сажей, грязью, нищими и разносчиками, вонью рыбы и навоза, — представляется мне куда более благим местом, чем прежде, хотя небо на глазах сереет, и начинается мелкий дождь. Я благосклонно улыбаюсь, заметив на углу нескольких мужчин, занятых разговором; однако умиротворение мое тут же рассыпается прахом, поскольку между ними вспыхивает драка, и вот уже сверкают ножи и брызжет кровь. Мистер Пипс тут же высовывается из окна кареты и что-то кричит кучеру, который трижды громко свистит в свисток.

— На это прибегут «чарли», — заверяет он. — Прошу вас, друзья мои, не тревожьтесь так сильно: констебли во всем разберутся.

Грешам-колледж, стоящий на широкой улице Холборн, в сравнении с тем, что мы видели, кажется местом мирным. Мы добираемся в зал заседаний по галерее с колоннами, идущей вдоль прелестного внутреннего дворика, где в строгом порядке рассажены трава и деревья, и нас встречают двадцать или тридцать серьезных джентльменов в париках. Я узнаю среди них пять-шесть человек, часто бывающих при дворе. Глава общества, сэр Кристофер Рен, мужчина средних лет с надменным лицом, приветствует нас, улыбаясь холодной улыбкой.

— Я слышал, ваше посольство в этом году стало главным событием в свете, — насмешливо говорит он и, отвернувшись, заговаривает с мистером Ивлином.

От такой обиды Медник сникает, но потом оживляется: его представляют мистеру Дину, который хвалит верховую езду посла и делится соображениями по поводу влияния длины стремени на перекос и скорость.

Показывают живого скорпиона, найденного в масляной лавке в Лондоне. Мы с бен Хаду обмениваемся взглядом: если здесь все чудеса такого рода, то день нам предстоит тоскливый. Потом являются несколько больших кусков янтаря с насекомыми внутри: опять же нам они не в новинку. У Зиданы есть ожерелье, в котором скрючился крупный паук, навеки сохраненный в ароматной смоле — он часто сидит у нее на шее.