Жена шута - [29]

– Вынужден извиниться за такие условия, дорогая, но лучших тут сейчас не сыскать, – сказал Ренар, едва Колетт вошла. – Я не люблю Париж и сомневаюсь, что он понравится вам. Вы слишком сельская девушка.

– Таким образом вы даете мне понять, что я безнадежно провинциальна? – поддразнила его Колетт. Утомительное путешествие завершилось, и она чувствовала себя лучше, а стены дома отгораживали ее от жуткой улицы.

– Мы с вами оба провинциальны, мадам! Поэтому нам простятся любые чудачества. Если вы больше никогда не захотите бывать в Париже, вам стоит на королевском приеме вести себя подобно грубой крестьянке. Например, взять с подноса колбасу и надкусить, надменно глядя на ее величество.

Колетт представила себе эту сцену и, не удержавшись, рассмеялась:

– Но я испорчу и вашу репутацию, сударь!

– Мою репутацию не испортит уже ничто – в этом я самостоятельно достиг невиданных высот! – сообщил граф. – Съешьте что-нибудь, прошу вас. Хотите вина?

– Только если вы будете трапезничать со мной.

Они сидели, разговаривая; от вина и хорошего расположения графа Колетт окончательно смирилась с приездом в зловонный город. Ренар сказал, что так как они привели с собой верховых лошадей, можно будет прогуляться за заставой ранним утром.

– Однако не завтра, – тут же уточнил он, – я слишком устал, и к приезду его величества мне нужно знать, что происходит в городе.

– Все готовятся к свадьбе, не так ли?

Ренар хмыкнул, поднялся и подошел к окну. Глядя на улицу, произнес негромко:

– Не совсем. Разве вы не слышали, что Папа до сих пор не дал своего согласия на этот брак? Или никто не рискнул напеть столь кощунственную новость в ваши нежные ушки?

– Я… не слышала об этом. – Колетт положила яблоко, которое мгновение назад взяла с блюда.

– Желание Екатерины выдать дочь замуж за иноверца и скрепить этим браком воинствующие стороны многим не нравится. Папа не дал согласия, и французские прелаты пребывают в замешательстве. До сих пор неизвестно, решится ли кто-нибудь венчать Беарнца и Маргариту Валуа, несмотря на покровительственную улыбку Екатерины и сладкие речи короля Карла. А между тем сюда съезжаются знатнейшие представители всех фамилий, и я опасаюсь, что все это вспыхнет, как сухой хворост.

Колетт припомнила всадника в испанской шляпе с его мрачными пророчествами.

– Вы опасаетесь – или Идальго?

– Никакой разницы сейчас нет, кто из нас так полагает. Идальго прибудет сюда тоже, если еще не здесь. Надеюсь, мне удастся увидеться с ним и узнать последние парижские новости. Эти аристократы в их бархатных гостиных слишком много лгут. – Граф усмехнулся. – Впрочем, и я не лучше. За моего короля я буду лгать, лгать мягко и виртуозно, а вы, моя дорогая, поможете мне в этой лжи.

Ренар отвернулся от окна; косые лучи солнца резко обрисовали его силуэт.

– Я хочу просить вас об услуге, Колетт, – серьезно произнес Ренар. – В то время, пока мы в Париже, вы должны беспрекословно мне подчиняться. Вы и так-то не слишком строптивы, однако здесь я желал бы, чтобы вы действовали так, как вам будет велено, – и ни шагу в сторону. Ни шагу, понимаете? Ходите осторожно, на мягких лапках. Все наши наваррские интриги, все сплетни старушки Матильды – ничто по сравнению с паучьими хитростями французского двора. Вы не знаете этих правил игры, и вы легко можете стать жертвой. А вас попытаются ею избрать – ведь я вхожу в круг избранных друзей Генриха.

– Вы еще и поэтому не хотели, чтобы я ехала? – эти слова заставили Колетт похолодеть.

– Да, и поэтому тоже.

– Простите меня, что пошла против вашей воли, – с раскаянием произнесла Коллет.

– Это прекрасно, что у вас есть своя, – вдруг улыбнулся Ренар, – терпеть не могу робких женщин, которые только и делают, что отмаливают малейший грех у смазливых духовников! Съела рыбку в пост – позор, отпустила шутку – виновата пред мужем, сказала, что подумала, – пожизненная казнь самой себя. Потому я и прошу вас, Колетт, прошу, а не приказываю: будьте осторожны, говорите о тканях, о танцах, о фруктах, о красоте невесты и благородстве жениха, но не вступайте более ни в какие разговоры, которые покажутся вам сомнительными. Если бы я мог… – Он запнулся, но затем все-таки продолжил: – Если бы я мог передать вам весь свой скромный талант лицедейства, ничего себе не оставив, с какой радостью я бы это сделал! Видит бог, в этом логове гиен притворство вам нужнее, чем мне, – а я обошелся бы глупостью.

– Ваша глупость, о которой вы говорите, – словно ваши доспехи, Ренар? – спросила Колетт, прищурившись.

Граф де Грамон немного помолчал.

– Глупость и слабость – это может сделать вас уязвимым при дворе, но может и дать вам силу, – проговорил он, будто нехотя. – Я научился красться в этих сумерках, а вас не хочу и не стану этому обучать. Слишком грязными становятся лапы.

– Вы такой Лис, – сказала Колетт, улыбаясь. – Теперь я наконец поняла, почему король Наваррский любит звать вас так.

– Только сейчас? – притворно удивился супруг.

– Раньше вы играли со мной, дорогой Ренар. А сегодня не играете.

– Думаете, вы меня разгадали, моя милейшая женушка? – теперь он откровенно смеялся. – Знайте, у меня осталась еще пригоршня лицедейства!