Жена поэта - [47]

И Рита останется со всеми удобствами: квартира, машина, счет в банке, воспоминания. Люди пашут всю жизнь для того, чтобы достичь такого уровня благосостояния. А тут в сорок пять лет есть все, включая предметы роскоши: меха и бриллианты. Живи и радуйся.

Илья Григорьевич не испытывал угрызений совести. Он, конечно, пожирал чужую молодость, но ведь он расплачивался.

Вода не остыла, была приятно горячей, тепло шло от ступней выше. Ритины нежные пальцы деликатно и умело шуровали вдоль стопы.

После педикюра – невероятная легкость в ногах, кажется, что полетишь.

Рита собралась промокнуть ступни махровым полотенцем, но в этот момент раздался звонок в дверь.

– Кто это? – спросил Илья Григорьевич.

– Понятия не имею. Наверное, Руденчиха, – предположила Рита.

Она открыла дверь. Перед ней стоял Саша, от него веяло спиртным. Но не сильно. Рита растерялась.

– Можно войти? – спросил Саша и шагнул вперед, не дожидаясь приглашения.

– Кто там? Жених? – крикнул Илья Григорьевич.

– Можно сказать и так, – согласился Саша.

– Не сегодня, – испугалась Рита.

– А когда?

– Я вам позвоню.

– Некогда мне ждать. Я коротко. Я влюбился в вас сразу и навсегда. Выходите за меня замуж.

Рита растерялась.

Все-таки Рита ценила Мазепу и не любила его огорчать. А с другой стороны – воплощение мечты. Она часто мечтала, что явится принц на белом коне и скажет: «Ты стоишь больше того, что имеешь. Ты не должна стареть в любовницах. У тебя впереди полноценная жизнь…»

Саша был молодой. А молодой секс – это совсем другое, чем опытные ухищрения пожилого человека. Мазепа – не старик, конечно, но прежде, чем привести его в боевую готовность, необходима длительная предполетная подготовка.

Мазепа вышел в прихожую, оставляя на ходу мокрые следы.

– В чем дело? – строго спросил он начальственным тоном. – Кто это?

– Я его второй раз вижу, – сказала Рита.

– Что вы хотите? – Мазепа вонзился глазами в Сашу.

– Я пришел свататься. Я ее люблю.

– Она занята.

– Временно. Но я не хочу ждать, когда Рита освободится. Я женюсь на ней завтра.

– Она никогда вам не родит. Она пуста, как бесплодная смоковница.

Сказанное было правдой. Рита не могла забеременеть. Но произнесенные вслух слова ударили ее в самое сердце. Есть вещи, о которых можно думать, но нельзя говорить. У Риты нет детей не по ее вине, она же не убивала свое семя в абортах. Просто Бог отменил ее ветку. И сравнивать ее с бесплодной смоковницей – бестактно и беспощадно.

Рита почувствовала, что сейчас заплачет, но сдержалась.

– А ты как? – Мазепа обернулся к Рите: – Ты хочешь за него замуж?

– Не знаю… Может быть…

Ее ответ был равен «смоковнице».

– В таком случае я не собираюсь соревноваться с молодостью, – подытожил Мазепа.

Саша был на пять лет моложе Риты. Мазепа годился ему в отцы. Еще немножко – и дед.

Илья Григорьевич оделся и ушел на своих ухоженных ногах.

Рита ждала, что он вернется, будет сражаться за любовь. Но Илья Григорьевич не сражался. А как? Он ничего не мог ей предложить, кроме того, что было. Было все чисто, красиво, вкусно и без претензий.

Общие знакомые доносили Рите, что Илья Григорьевич плакал. Очень может быть. Но плакать – это эмоция, а не поступок. А Саша поставил на кон поступок. И выиграл.

Рита пошла с ним в загс. Именно в загсе стало ясно, что Саша моложе ее на пять лет: ей тридцать пять, ему тридцать.

Это не очень хорошо в перспективе, но в настоящем замечательно.

Молодожены не вылезали из постели сутками.

Любила ли Рита? Она была благодарна Саше, а благодарность – строительный материал. На нем можно было построить любой дворец, любую крепость.

Саша работал в отделении сердечно-сосудистой хирургии. Прошел по конкурсу.

В отделении работали дети разных народов и даже негр. Преимущественно молодежь. Нагрузка у лечащего врача большая, нужны силы, как сталевару у доменной печи.

Саша делал операции на открытом сердце, ставил шунты, менял клапаны.

Заведующий отделением любил пофилософствовать. Он говорил: «Человек должен знать, откуда он пришел и куда уходит». Саша однажды подошел к нему и спросил: «Откуда и куда?» – «Ниоткуда и никуда, – ответил заведующий. – В пустоту».

Саша задумался: неужели это так? Человек жил, страдал, любил и умер. Точка. Но после него в результате любви остались дети, и теперь они будут жить, любить, страдать и умрут в конце концов. Но после них останется продолжение – целая армия, и теперь их очередь – жить, а потом умереть.

Как-то все бессмысленно. Но почему же? Разве просто жить, а тем более любить, – не чудо? Человек пролетит через чудо и скроется в пустоте. Хорошенького понемножку.

Хочется, чтобы ТАМ тоже что-то было. Но со стороны жизни было так много всего, что неприлично хотеть и дальше. Надо быть скромным и пользоваться тем, что дают.

Однако, как ни крути, смысл жизни – дети. Семья без детей неполноценна.

Саша не знал покоя ни днем ни ночью. Ему звонили по вечерам и даже по ночам. Постоянно звучали термины: «аритмия», «тахикардия», «стенты», «байпасы»…

Рите было страшно слушать, а Саша все это любил, жить без этого не мог.

Бывало, срывался среди ночи. Надо было срочно купировать кому-то инфаркт. Медицина шла вперед стремительными шагами. Инфаркт останавливали на ходу, вводили стент через руку: десять минут – и кровь свободно потекла в сердце через расширенный сосуд. Раньше сердце рвалось, оставались рубцы, и это в лучшем случае.