Жена-незнакомка - [36]

– Не стоит заставлять наших гостей ждать слишком долго, – кивнула она.

Конечно, Жанна раньше училась танцам. Пока у родителей оставались какие-то средства, для сестер де Кремьё нанимали учителей. Своего преподавателя изящных прыжков на натертых полах Жанна запомнила надолго, так как был он одышлив, усат и весьма неповоротлив, хотя танцы – вот удивительно! – знал. Он научил ее основным шагам, а уж после образование продолжила Элоиза, показав, как изящна и легка может быть дама даже в тяжелом платье.

И теперь предстояло это продемонстрировать собственному мужу.

Шевалье де Марейль умел танцевать, это Жанна поняла сразу. По тому, как он двинулся вперед, когда заиграла музыка, по тому, как взлетела его рука в небрежном, словно бы неаккуратном и вместе с тем легчайшем жесте, сразу можно определить опытного танцора. И Жанна подумала, что фехтует он, наверное, так же. Фехтование – это смертельный танец, а Раймон слыл очень хорошим бойцом.

Они были ведущей парой в контрдансе, и оба справились с этим превосходно. Волнение в душе Жанны сменилось на удовольствие: она все время улыбалась, шаги совсем не считала, двигаясь по памяти. И в конце Раймон улыбнулся ей. Вот как.

Они протанцевали также гавот, жеманный и грациозный, как пляски фарфоровых статуэток; а потом – быстрый и веселый паспье, который исполнялся сегодня не между сарабандой и жигой, как обычно было принято в парижских салонах, а третьим, завершающим танцем в сюите. Во время него кавалер должен был с необыкновенной легкостью снимать и надевать шляпу в такт музыке, и Раймон проделал это все с тем же невозмутимым выражением лица. Остальные мужчины смеялись и шутили, обменивались репликами с дамами, однако шевалье де Марейль танцевал безмолвно. Пышные перья на его шляпе, сколотые брошью с крупным изумрудом, взлетали и опадали, словно хлопья первого снега.

Когда сюита завершилась, Раймон отвел Жанну к столу с напитками и предложил ей вина, однако она отказалась, выбрав привезенный с севера сидр.

– Напиток ваших краев! Я мог бы догадаться, – усмехнулся шевалье де Марейль, протягивая ей бокал. Золотистый сидр благородно сиял в стеклянной чаше. – Вы великолепно танцуете, мадам. Я впечатлен.

– Не меньше, чем я, – искренне сказала Жанна.

Сейчас, когда они стояли довольно близко друг к другу, почти наедине (хотя побыть в одиночестве даже на небольшом балу – дело непростое), и смотрели, не отводя взглядов, Жанна понимала: ее первое впечатление, то самое, когда Раймон впервые появился в Кремьё, осталось неизменным.

Она все так же не могла оторваться, разглядывая черты его лица, из которого время делало образец человека благородного и мужественного, хотя и излишне замкнутого. Однако теперь это не казалось Жанне недостатком. В конце концов, ее собственной живости на двоих хватит, а Раймон может оставаться бесстрастным сколько ему угодно. Она видела его в гневе, вызванном болезнью и слабостью, и понимала теперь, что это была всего лишь вспышка в плавной череде его будней. Как только он снова обрел почву под ногами, смирившись отчасти с тем, что отлучен от войны, он вернулся к своей бесстрастности, защищавшей его лучше, чем плащ.

И неизвестным образом эта бесстрастность лишь закрывала темный огонь, горевший у него внутри и прорывавшийся осторожными, нечаянными вспышками во время разговоров или танцев – огонь, который сквозил в ленивых, словно небрежных, движениях Раймона и к которому хотелось прикоснуться. Видит Бог, сейчас Жанне хотелось бы оказаться подальше от бального зала, там, где нет никого, кроме нее и мужа, и тогда… Элоиза достаточно хорошо наставила ее в вопросах брака, чтобы Жанна понимала, что произойдет, и не боялась этого. Более того: впервые с той встречи два года назад она вспомнила, почему люди желают этого, отчего они готовы затевать ради этого войны и биться насмерть. За другого человека. За любимого человека.

В эпоху, когда страсти вспыхивали и гасли, словно искры на ветру, когда любовь могла возникнуть в одно мгновение, а выражение ее запаздывало в лучшем случае на несколько минут, Раймон де Марейль мог показаться стороннему наблюдателю человеком бессердечным и даже, пожалуй, бездушным. Но Жанна теперь знала, что это совсем не так. Просто его страсть была другой, спрятанной глубоко, осторожной до поры до времени. И что-то в его поведении сегодня и словах подсказывало девушке: время, когда все изменится, не за горами.

Видно, и Раймон почувствовал нечто подобное. Жанна не знала, что он увидел в ней самой, какие ее взгляды и движения сказали ему о ее мыслях, однако шевалье наклонился поближе, к самому уху супруги, и проговорил, лаская кожу дыханием:

– Жанна, вы знаете, что я не люблю находиться в праздной толпе. Так вот: сейчас это снова со мною происходит, однако лишь ваше общество позволяет мне об этом позабыть.

– Я знаю, – ответила она таким же полушепотом, – и не только благодарна от всего сердца, но и ценю это. Хотя и понимаю, отчего вы хотите сейчас оказаться… не здесь.

– Вот как? – Он отступил на полшага, но по-прежнему находился очень, очень близко. – Вправду понимаете?