Жена моего мужа - [2]

– Давай быстрее, – сказала я. От волнения мой голос прозвучал резче обычного. – Мы так оба опоздаем.

Эд нехотя поднялся с расшатанного стула, оставшегося от прежних жильцов. Мой новоиспеченный супруг долговяз, тощ и ходит, точно извиняясь, будто на самом деле предпочел бы находиться в другом месте. В детстве волосы у него были золотистые, как у меня («Как только мы тебя увидели, сразу поняли: у нас родилась Лили», – любит повторять мама), но с возрастом потемнели и стали рыжеватыми. А еще у него толстые пальцы, совсем не похожие на пальцы великого художника, которым он мечтает стать.

Каждому нужно мечтать. Девушкам с именем Лили полагается быть красивыми и стройными. Если смотреть сверху, то я вполне соответствую – благодаря светлым от природы волосам и, как великодушно говорила покойная бабушка, «элегантной лебединой шее». Но ниже вместо стройного «стебля» – детская пухлость. Что бы я ни делала, размер одежды у меня в лучшем случае остается шестнадцатым[1]. Я знаю, что на этом не надо зацикливаться. Эд говорит, я такая, какая есть. Он не хотел сказать ничего плохого (надеюсь), но эта полнота меня бесит. Всегда бесила.

Направляясь к двери, я мельком взглянула на стопку поздравительных открыток возле проигрывателя Эда. Мистер и миссис Эд Макдональд. Я не воспринимаю эту фамилию как свою. Миссис Эд Макдональд. Лили Макдональд.

Я долго старалась научиться красиво расписываться, пропуская «и» через «М», но моя новая подпись все равно недостаточно изящна – имя не сочетается с фамилией. Надеюсь, это не дурной знак.

На каждую открытку предстоит написать письмо с благодарностью и отправить до конца недели. Если мама чему-то меня научила, так это вежливости.

Одна из открыток была подписана особенно вычурно, экстравагантными вытянутыми загогулинами, да еще бирюзовой пастой.

– Давина раньше была моей девушкой, – объяснил Эд, прежде чем она заявилась на нашу помолвку. – Но теперь мы просто друзья.

Я вспомнила Давину с ее лошадиным смехом и искусно уложенными темно-рыжими локонами, делавшими ее похожей на модели прерафаэлитов. Давина, организатор мероприятий из «Ивентс», куда ходят все «приличные девушки». Давина, которая при знакомстве чуть прищурила свои фиалковые глаза, словно гадая, зачем Эд связался с этой толстой дылдой с взъерошенными волосами, которую я вижу в зеркале каждый день.

Могут ли мужчина и женщина остаться просто друзьями, если отношения закончились? Письмо своей предшественницы я решила оставить напоследок. Эд женился на мне, а не на ней, напомнила я себе.

Теплая рука мужа стиснула мою, будто он чувствовал: мне нужна поддержка.

– Все будет хорошо, вот увидишь.

Мне показалось, что он говорит о нашем браке, и лишь через секунду я поняла – речь о моем дебюте в уголовном праве. О Джо Томасе.

– Спасибо.

Я была благодарна Эду за то, что его не обманула моя бравада. Но при этом мне почему-то стало неуютно.

Мы вместе закрыли дверь и дважды подергали за ручку, потому что для нас все это было ново и непривычно, и быстро пошли по коридору к выходу. Открылась соседняя дверь, и в коридор вместе со своей мамой вышла маленькая девочка с блестящими темными волосами, собранными в длинный хвост. Я их уже видела, но на мое «здравствуйте» соседки не отвечали. Мать и дочь имели оливково-смуглую кожу и двигались плавно и грациозно, будто плыли.

Выйдя из подъезда в холодное осеннее утро, мы вчетвером направились в одну сторону, но мать с дочкой оказались впереди, потому что Эд что-то рисовал на ходу. Соседки казались копиями друг друга, с той лишь разницей, что на мамаше была чересчур короткая черная юбка, а девочка, которая из-за чего-то капризничала, была одета в темно-синюю школьную форму. «Когда у нас с Эдом будут дети, – подумала я, – мы научим их не ныть на улице».

Я совсем продрогла, когда мы подошли к остановке: бледное осеннее солнце очень отличалось от зноя медового месяца, но еще больше меня удручала мысль, что сейчас нам придется расстаться. После проведенной вдвоем недели перспектива на восемь часов остаться без мужа пугала.

Были причины для расстройства. Совсем недавно я казалась независимой и вполне довольствовалась собственным обществом, но с той минуты, как Эд заговорил со мной на вечеринке (всего полгода назад!), я чувствовала себя сильнее – и одновременно уязвимее.

Мы молчали. Я собиралась с духом перед неизбежным. Мой автобус идет в одну сторону, его – в другую. Эд направляется в рекламную фирму, где целыми днями придумывает слоганы, чтобы заставить людей покупать ненужные вещи. А я еду в тюрьму – в своем темно-синем костюме и со своим загаром.

– Страх будет только до входа, – сказал муж (я была уверена, что мне никогда в жизни не придется произнести это слово!) и поцеловал меня в губы. Поцелуй оставил вкус рисовых хлопьев и терпкой зубной пасты, к которой я никак не привыкну. – Как войдешь, так сразу и пройдет.

– Я знаю, – ответила я.

Эд побрел на остановку напротив, не отрывая взгляда от дуба на углу: глаз художника зорко подмечал оттенки и форму.

Две лжи. Две маленькие невинные лжи, чтобы утешить друг друга. Большая ложь начинается с пустяка, из лучших побуждений. А потом она разрастается и выходит из-под контроля.