Жена моего босса - [4]

– Вижу, – и дал команду: – Высадка!

– Я здесь не сяду, – пилот постарался перекричать шум двигателей. – Зависну, а вы прыгайте. Три-шесть.

Руслан понял, что придется прыгать. Впрочем, для них, спецназовцев, прыгнуть с высоты от трех до шести метров было все равно что со стула. Не успел даже почувствовать струи холодного утреннего воздуха на лице, как уже ощутил под подошвами твердую почву.

Руслан осмотрелся. Каньон оказался действительно большой, караван внутри мог спрятаться легко. Вертушки натужно развернулись, свечкой ушли в зенит. Теперь можно было двинуться вперед. Капитан приказал Руслану вести колонну, сам пошел замыкающим.

Руслан действовал легко и уверенно, не задумываясь, в точности исполняя приказания Киреева. Это и было тем немногим, что примиряло его с действительностью здесь, в армии, – не нужно ничего решать самому, не нужно ни за что отвечать – ты выполняешь приказ и только.

Зашел на боевой разворот «крокодил». Отработав по домам на краю кишлака, отряд ворвался на главную улицу. Вдоль русла ручья на дне каньона первая группа, за ней, прикрывая, – вторая. Руслан бежал вверх – туда, где дымились груды щебенки и осколки кирпичей – все, что осталось после массированного удара «крокодила». Слышал, не оборачиваясь, как за ним его нагоняют остальные десантники из их отряда.

С противоположного берега каньона заполыхало шквальным огнем: там, видимо, засели главные силы противника. «Страшно? – спросил он себя и тут же ответил: – Не-а, не страшно. Азартно и весело, как в дворовой игре».

Далеко внизу, на другом берегу, наконец появился караван. Вдоль русла почти неслышно крались к выходу из ущелья караванщики, ведя за собой с дюжину вьючных верблюдов и с десяток лошадей. Значит, замысел был таков: загнать русских в кишлак, прижать огнем, а самим – с главным караваном – на выход… Но у караванщиков неудачный день выдался сегодня: впереди перед ними зависла туша «крокодила». И вот вертолет начал работать по каравану. Тяжело загрохотало, задымило, взметнулись вверх фонтаны песка. Смутно различимые в чаду фигуры караванщиков дергались, взмахивали руками, падали на землю. Дым. Грязный, серый и – маслянистый, черный… Рыжее, веселое пламя.

Руслан прищурился, хотел было отвернуться, но вспомнил – нельзя. Тяжело было смотреть на людей, еще секунду назад таких живых, двигавшихся, теперь же мертвенно застывших или корчившихся на земле в предсмертных муках. «Это война, – напомнил он себе. – Они – враги. Мы просто выполняем приказ». И все равно где-то внутри скреблось непонимание: как же так, ведь они люди, ведь и у них есть матери, дети, жены. Кто решил, что им нужно перестать жить? И почему он, Руслан Умаров, так легко поверил в это решение, поспешил его исполнить?

Капитан Киреев отдал команду, и Руслан снова двинулся вперед. Раздумывать больше было некогда, может быть, это и спасло его от помешательства.

Еще десять минут – и все. Упали последние караванщики, рядом растерянно топтались верблюды. А потом Киреев, сидя на камне с автоматом на коленях и небрежно перекатывая во рту сухую длинную травинку, спросил его даже как будто весело:

– Ну что, Умаров? Сделали мы духов на этот раз?

И Руслан, всякий раз после боя боявшийся выказать перед капитаном, перед другими бойцами свою слабость, показаться размазней, лихо выпалил:

– Так точно, сделали, товарищ капитан!

Ребята, его сослуживцы, – резкие, хмурые, – уже отвязывали тюки, кидали в вертушку. Мага медленно и аккуратно ступал между скорченных фигур погонщиков. Нагибался, приставлял дуло пистолета к затылку лежащего, стрелял и переходил к следующему. Тела дергались в последней конвульсии и опадали мягко.

Руслан вздрогнул во сне, крепко приложился головой о верхнюю полку и проснулся. Поезд подходил к Москве. Он свесил ноги с полки, потер лоб, прогоняя остатки сна. До каких пор, интересно, будет сниться ему Афган? Пятнадцать лет прошло…

Состав скрежетнул длинным, неповоротливым телом, затормозил, вздохнул, зашипел и остановился у перрона. В коридоре вагона немедленно собралась толпа, выход заставили сумками и чемоданами. Пассажиры топтались, наступая друг другу на ноги и остервенело переругиваясь. Он подождал, пока выйдут самые нетерпеливые, и спустился на перрон одним из последних.

Утренняя Москва пахла сыростью, железнодорожной смазкой, пирожками, жаренными на прогорклом масле. Он вышел в город. Красно-белая пирамида Казанского вокзала цеплялась острым шпилем за рваные весенние облака. Впереди, словно соревнуясь с ней, маячила увенчанная советским гербом сталинская высотка. На площади Трех вокзалов сновали туда-сюда озабоченные хмурые люди. Толкались, наезжали друг другу на ноги тяжелыми сумками, торопились куда-то. У кромки тротуара дежурили многочисленные такси.

Руслан знал по опыту, что вскоре привыкнет, научится, не замечая окружающих, лихо ввинчиваться в толпу, спеша по своим никому здесь не интересным делам. Несколько лет назад он почти год прожил в этом городе, в офицерском общежитии, когда его направили в академию проходить курс для присвоения очередного звания. Тогда, попав в Москву из затаившегося в таежной глуши дальневосточного гарнизона, он тоже поначалу никак не мог освоиться среди этого постоянного, не прекращающегося даже ночью шума, вечной суеты и спешки. А потом – ничего, прижился, даже уезжать обратно было жалко.