Жена лекаря Сэйсю Ханаоки - [6]

Разговор набирал обороты и становился все жарче.

– Люди часто говорят о мудрости Оцуги, – продолжила жена. – Не правильно ли будет предположить, что все недавние успехи Ханаоки – ее заслуга? Кроме того, – она тщательно подбирала каждое слово, – ни одного выгодного предложения нам давно не поступало. Ну разве я не права? Возможно, Оцуги действительно вела себя дерзко и бесцеремонно, но факт остается фактом – как женщина наша дочь будет очень довольна тем, что Ханаока искренне хотят принять ее.

Неожиданное заявление жены заставило Садзихэя всерьез поразмыслить над сложившейся ситуацией, и в голову ему пришло несколько идей. Прежде всего, он был вынужден посмотреть правде в глаза и сказать самому себе, что выдать замуж единственную дочь будет не так-то просто. Лучшие годы Каэ уже остались позади, а он отклонил другие предложения, хотя, положа руку на сердце, приличных среди них не было. Еще труднее оказалось признаться себе в том, что положение у Каэ, как у дочери семейства, принимающего даймё Кии, довольно двусмысленное и что оно грозит повлиять на ее будущее. Возможно, именно этот факт заставил его жену прислушаться к предложению Ханаока. До недавнего времени Садзихэй не желал думать о том, какой тайный смысл вкладывает общественность в понятие «дочь принимающей стороны». Люди конечно же понимали, что Каэ происходит из добропорядочной семьи, оказывающей радушный прием даймё. Но никто не мог сказать наверняка, не проводила ли она с даймё ночи. Не то чтобы в эпоху Токугава такие вещи считались постыдными, вовсе нет. Естественно, если самый выдающийся и влиятельный человек провинции Кии, который к тому же находится в родственных связях с самим сегуном Токугава, правителем Японии, по случаю уделит за обедом внимание дочери хозяев, будет большой честью ублажить его после трапезы. Однако предположим, что он не обращался к Каэ с просьбой развлечь его. Не потому ли, что она слишком проста для него? В таком случае как она может гордиться своей невинностью? Садзихэй понимал, что, несмотря на свое колоссальное влияние, он не мог препятствовать распространению всевозможных слухов вокруг его дочери. А если даймё и захотел бы «оказать ей честь», она в любом случае становилась всего лишь развлечением на одну ночь, даже не любовницей. Между тем в возрасте двадцати одного года Каэ по-прежнему жила с родителями, и никаких серьезных предложений не ожидалось.

Скрестив руки на груди и погрузившись в свои мысли, Садзихэй Имосэ никак не мог прийти к определенному решению. Не то чтобы он разделял взгляды Оцуги, но он действительно был согласен с тем, что лекарь занимает в обществе совершенно особое положение, поскольку не относится ни к одному из четырех сословий, а именно – самураям, крестьянам, ремесленникам и торговцам. Пренебрегать врачевателями нельзя и по той причине, что они хорошо образованы и самоотверженно служат людям. Более того, большинство лекарей являются вторыми или третьими сыновьями преуспевающих кланов, которые обычно зарабатывают на жизнь сбором оброка с крестьян-арендаторов, и медицина для них – занятие побочное, скорее способ самовыражения и достижения внутреннего удовлетворения. Насколько он помнил, Наомити частенько хвастался тем, что линию их рода можно проследить до эпохи Камакура и восходит она к прославленному Кусуноки.[17] Но Ханаока из Натэ поначалу являлись простыми крестьянами, которые не имели никакого отношения к медицине и только гораздо позднее начали понемногу практиковать врачевание, совмещая его с другими делами. Отец Наомити первым превратил лекарское ремесло в свое постоянное и единственное занятие. И все же, по сравнению с Имосэ, эта семья занимала слишком низкое положение, чтобы взять к себе дочь самурая, принимающего у себя самого даймё Кии.

В итоге Садзихэй обратился к жене:

– Насчет Оцуги ты, скорее всего, права, но вот Наомити – тот еще негодяй. Я помню, как он выторговал себе у Мацумото невесту, воспользовавшись страшной болезнью их младшей дочери. Могу поклясться, это он вынудил Оцуги прийти сюда. Может, у Ханаока такая традиция – брать жен из процветающих семейств. Я не могу пойти на это!

Ему потребовалось приложить немало усилий, чтобы заставить себя высказать все эти сомнения и тем самым выдать свои чувства, что негоже самураю. Но жена и не думала отступать, да так решительно выражала свои чаяния, что становилось понятно – она тоже долго размышляла над судьбой дочери.

– Почему бы не попросить Ханаока принять Каэ без приданого? Говорят, Оцуги ничего с собой не принесла. Moжет, Мацумото и позаботились о ее одежде, но не более того. Вы только посмотрите на дом лекаря. Это же настоящая развалина!

Не успел Садзихэй и рта раскрыть, как в разговор вмешалась Тами:

– Простите меня за дерзость, господин, но я должна вам кое-что сказать. Вчера вечером я спросила мою молодую хозяйку, что ее гложет, поскольку вид у нее был ох какой расстроенный. Она ничего мне не ответила. Но по-моему, ей очень хочется вступить в семью Ханаока.

Удивленные родители осведомились у Тами, откуда Каэ узнала про это предложение, и служанка без тени стеснения заявила: