Жена лекаря Сэйсю Ханаоки - [35]

Шрифт
Интервал

Сэйсю откинул одеяло и распахнул полы кимоно Оцуги. Каэ смутилась, но взгляда не отвела, умирая от желания узнать, что будет дальше. Пальцы Сэйсю скользнули по внутренней стороне бедра матери и замерли.

– О-ох! – простонала Оцуги, когда он ущипнул ее за нежное место.

– Матушка пока без сознания, как я и ожидал. Но меньше чем через полчаса она, скорее всего, откроет глаза и будет способна передвигаться самостоятельно. Позови меня. – И лекарь снова вернулся к пациентам.

Каэ была слишком расстроена, чтобы ответить. Как мог он, ее муж, касаться руками интимных уголков тела другой женщины, да еще в присутствии жены?… Она припомнила их ночи, от этого у нее взмокли ладони. И даже подумав о том, что это всего лишь его мать, а он – врач, который ущипнул свою пациентку только для того, чтобы выяснить, чувствует ли она боль, Каэ не находила ему оправданий. Как Сэйсю мог так поступить?!

Оцуги спала, словно ничего не произошло. Спокойное лицо излучало самодовольство. А что, если она давно уже пришла в сознание и знала, что сын трогает ее за бедро в присутствии жены? Вскоре Каэ убедила себя, что свекровь все чувствовала и только притворялась спящей.

Как и полагал Сэйсю, Оцуги очнулась меньше чем через тридцать минут. Хмельной взгляд заметался по комнате и остановился на Каэ.

– Сколько я проспала?

– Около часа.

– Надо же. А я и не подозревала. Значит, снадобье подействовало! – Совершенно довольная, Оцуги снова закрыла глаза.

Каэ хотелось крикнуть, что питье не содержало никаких опасных трав, что опыт не состоялся и что из забытья она вернулась от щипка, а не от иглы. Но Сэйсю был в соседней комнате. Да и вообще, Каэ все равно не смогла бы заговорить о подобных вещах.

Когда Сэйсю узнал, что мать проснулась, он тут же вошел с чашей в руках.

– Матушка?

– Да, Умпэй-сан. Опыт закончился?

– Закончился, матушка. Голова не болит?

– Нет.

– Видите хорошо?

– Ну конечно.

– Значит, все в порядке. А теперь сядьте и примите это.

Оцуги попыталась сесть, не сводя взгляда с чаши, но у нее ничего не получилось. Каэ решила поддержать ее сзади. По неизвестной причине Оцуги не стала возражать и всем телом оперлась на руки невестки.

– Еще одно снадобье?

– Нет, просто укрепляющий отвар, как крепкий чай. Может, будет немного горько, зато вы быстро оправитесь.

Оцуги в несколько глотков опустошила чашу. Она сильно потела во время жара и теперь мучилась жаждой.

– Со мной все в порядке, – ослепительно улыбнулась она сыну. – Разве это не грандиозный успех, Умпэй-сан?

– Да, матушка, благодарю вас, – склонил голову Сэйсю.

Каэ так и подмывало расхохотаться, но если бы она дала волю своим чувствам, едва ли потом смогла бы остановиться – так и смеялась бы целый день, а то и два. Более того, было бы совершенно невежливо потешаться над свекровью в присутствии мужа, которого Каэ вовсе не хотела обидеть. Поэтому она тоже склонила голову и напустила на себя серьезный вид.

Сэйсю велел матери полежать в постели пару-тройку дней, начать есть жидкую кашу и постепенно перейти на обычную еду к тому времени, когда можно будет вставать. Громкие крики прервали его указания, и Сэйсю поспешно удалился – должно быть, привезли тяжелобольного. Оцуги позвала Каэ. Она уже много лет не говорила со своей невесткой таким сладким голоском:

– Я уверена, что ты вздохнула с облегчением. Теперь ты видишь, что переживать не о чем. Может быть, тебе вообще не придется принимать снадобье.

«Ты так считаешь?» – непочтительно подумала про себя Каэ, едва не утратив самообладание. Да у этой старухи мания величия! Ей захотелось сказать: «Ты, старуха, ничего сильнодействующего не принимала. Сэйсю сам мне это сказал. Настоящий опыт пройдет на мне, я в этом уверена». Но она придержала язык и лишь мило улыбнулась:

– Да, такое облегчение знать, что с вами все в порядке, матушка.

11

Предполагалось, что опыт будет держаться в секрете. Но то ли из гордыни, то ли пребывая в эйфории после своего отважного поступка, Оцуги рассказала о нем Корику и Ёнэдзиро, а те в свою очередь поставили в известность учеников. Одним словом, не прошло и десяти дней, как тайна перестала быть тайной. К храброй матери лекаря стали относиться с особым почтением и уважением. Окружившая Оцуги аура героини так сильно подействовала на Каэ, что всякий раз, оставаясь с мужем наедине, она принималась уговаривать его взять и ее в подопытные.

– Матушка не знает правды, но рассказывает каждому встречному о ваших успехах. Очень скоро вы окажетесь в довольно затруднительном положении. Вдруг обезболивающее снадобье потребуется для какой-нибудь операции? Что вы тогда станете делать?

– Мм… да…

Похоже, Сэйсю тоже волновали поспешные выводы матери, утверждавшей, что исследования завершены.

– Я готова на все, лишь бы защитить вашу репутацию, даже если мне придется принять большую дозу снадобья. Матушка ведь проснулась от щипка, а потому опыт нельзя считать удавшимся, не так ли? Вспомните, ни Бякусэн, ни Киба не шелохнулись и не издали ни звука, когда вы вводили им иглу. Ну, что скажете?

– Мм… да… Я взял только десятую долю дурмана, а красавку и борец вовсе не включил. Полагаю, для человека нужно семьдесят долей дурмана и двадцать долей бореца.


Еще от автора Савако Ариёси
Кинокава

Савако Ариёси (1931–1984), одна из самых ярких писательниц Японии, в своем романе рассказывает о женщинах трех поколений знатного рода Матани, взрослевших, любивших, страдавших и менявшихся вместе со своей страной на фоне драматических событий японской истории первой половины XX века.


Рекомендуем почитать
Любимая

Повесть о жизни, смерти, любви и мудрости великого Сократа.


Последняя из слуцких князей

В детстве она была Софьей Олелькович, княжной Слуцкой и Копыльской, в замужестве — княгиней Радзивилл, теперь же она прославлена как святая праведная София, княгиня Слуцкая — одна из пятнадцати белорусских святых. Посвящена эта увлекательная историческая повесть всего лишь одному эпизоду из ее жизни — эпизоду небывалого в истории «сватовства», которым не только решалась судьба юной княжны, но и судьбы православия на белорусских землях. В центре повествования — невыдуманная история из жизни княжны Софии Слуцкой, когда она, подобно троянской Елене, едва не стала причиной гражданской войны, невольно поссорив два старейших магнатских рода Радзивиллов и Ходкевичей.(Из предисловия переводчика).


Мейстер Мартин-бочар и его подмастерья

Роман «Серапионовы братья» знаменитого немецкого писателя-романтика Э.Т.А. Гофмана (1776–1822) — цикл повествований, объединенный обрамляющей историей молодых литераторов — Серапионовых братьев. Невероятные события, вампиры, некроманты, загадочные красавицы оживают на страницах книги, которая вот уже более 70-и лет полностью не издавалась в русском переводе.У мейстера Мартина из цеха нюрнбергских бочаров выросла красавица дочь. Мастер решил, что она не будет ни женой рыцаря, ни дворянина, ни даже ремесленника из другого цеха — только искусный бочар, владеющий самым благородным ремеслом, достоин ее руки.


Варьельский узник

Мрачный замок Лувар расположен на севере далекого острова Систель. Конвой привозит в крепость приговоренного к казни молодого дворянина. За зверское убийство отца он должен принять долгую мучительную смерть: носить Зеленый браслет. Страшное "украшение", пропитанное ядом и приводящее к потере рассудка. Но таинственный узник молча сносит все пытки и унижения - и у хозяина замка возникают сомнения в его виновности.  Может ли Добро оставаться Добром, когда оно карает Зло таким иезуитским способом? Сочетание историзма, мастерски выписанной сюжетной интриги и глубоких философских вопросов - таков роман Мирей Марк, написанный писательницей в возрасте 17 лет.


Шкуро:  Под знаком волка

О одном из самых известных деятелей Белого движения, легендарном «степном волке», генерал-лейтенанте А. Г. Шкуро (1886–1947) рассказывает новый роман современного писателя В. Рынкевича.


Наезды

«На правом берегу Великой, выше замка Опочки, толпа охотников расположилась на отдых. Вечереющий день раскидывал шатром тени дубравы, и поляна благоухала недавно скошенным сеном, хотя это было уже в начале августа, – смутное положение дел нарушало тогда порядок всех работ сельских. Стреноженные кони, помахивая гривами и хвостами от удовольствия, паслись благоприобретенным сенцем, – но они были под седлами, и, кажется, не столько для предосторожности от запалу, как из боязни нападения со стороны Литвы…».