Жена бургомистра - [99]

Гёзы наступали!

Там, где гремели выстрелы и пылал горизонт, возвышалась насыпь, в продолжение столетий верно защищавшая лейденскую равнину от напора волн, а теперь преграждавшая путь шедшему на помощь флоту.

— Упади охраняющая стена, поднимись буря, поглоти свою добычу, бушующее море, уничтожь все благосостояние крестьянина, пусть испортятся наши луга и поля, но утопи нашего врага или прогони его от нас!

Так пел Ян Дуза; это звучало в душе Питера; так молилась Мария и вместе с нею тысячи мужчин и женщин.

Но зарево, появившееся на горизонте, погасло, орудия замолкли. Прошел второй день, за ним третий, четвертый — и ни один вестник не появлялся, не видно было ни одного корабля гёзов, и море, казалось, отдыхало; но другая неумолимая власть росла и распространялась с таинственной, подкрадывающейся неодолимой силой: это была смерть со своими помощниками — отчаянием и голодом.

Глубокой ночью тайно сносили умерших в могилы, чтобы при разделе пищи сохранить их скудную порцию для оставшихся в живых. Ангел смерти летал из дома в дом; он дотронулся и до сердечка милой маленькой Лизочки, и в тихую ночь, во время сна поцеловал ее закрытые глазки.

Малодушные и приверженцы испанцев подняли головы и собрались толпами, из которых одна проникла в залу ратуши, требуя хлеба. Но уже больше не было ни одного зернышка, и начальство могло раздавать только крошечные кусочки коровьего и лошадиного мяса и бычьей шкуры, вареной и соленой бычьей шкуры.

В это время, когда голод достиг высшего предела, ван дер Верфф шел по широкой улице. Он не обращал внимания на толпу доведенных до отчаяния мужчин и женщин, которые следовали за ним, выкрикивая угрозы. Но когда он завернул по направлению к дому ван Гоута, то вдруг увидел себя окруженным со всех сторон. Бледная женщина с умирающим ребенком на руках бросилась на колени перед ним, протянула к нему младенца, прося глухим, беззвучным голосом:

— Хватит, пусть будет довольно, посмотри сюда, посмотри на него, это третий! Хватит!

— Хватит с нас! Хлеба, хлеба! Достань нам хлеба! — яростно раздавались со всех сторон грозные крики и с угрозой поднимались вверх оружие и камни; один плотник, которого он знал и который оставался до сих пор верен правому делу, подошел к нему ближе и сказал сдержанно, но твердо:

— Так нельзя больше. Мы терпеливо переносили голод и страдание в борьбе против испанцев и за нашу Библию, но бороться с неизбежной смертью — безумие!

Бледный и потрясенный, смотрел Питер на мать, на дитя, на честного работника и на руки, с криками и угрозами поднимавшиеся вверх. То же самое бедствие, которое пригибало этих людей и еще много других страдающих, ложилось на его душу в тысячу раз более тяжелым бременем. Несказанное чувство сострадания охватило этого честного человека. Ему хотелось бы прижать к своему сердцу всех этих товарищей по несчастью, которым в будущем предстояло наслаждаться вместе с ним более достойным существованием. В глубоком волнении он переводил свой взор с одного на другого, наконец, он прижал руку к сердцу и крикнул в теснившуюся вокруг него толпу:

— Я перед вами. Я клялся оставаться верным, и вы клялись в этом вместе со мной! Я не нарушу своей клятвы, но я могу умереть. Если моя смерть может помочь вам, то вот я стою перед вами. У меня нет хлеба, но вот, вот мое тело! Возьмите его, наложите на меня руки и разорвите меня на части! Я стою перед вами! Клятву свою я сдержу!

Тогда плотник опустил голову и сказал глухим голосом:

— Пусть будет, как Богу угодно! Люди, ведь мы клялись!

Бургомистр невредимым вошел в дом своего друга. Госпожа ван Гоут видела и слышала все происшедшее и в тот же день рассказала обо всем Марии. При этом глаза ее блестели особенно ярко, когда она воскликнула:

— Никогда еще я не видела более великого человека, чем он в эти минуты! Благо нам, что в стенах нашего города распоряжается такой человек! Ни дети, ни внуки никогда не забудут этого подвига его!

И они сохранили его в благодарной памяти.

Ночью, следовавшей за днем, когда бургомистр так ярко выказал свое мужество, от принца пришло письмо с радостным и ободряющим известием. Этот благородный человек выздоровел и употреблял все усилия на то, чтобы спасти мужественный Лейден. Гёзы прокопали дамбу, и их корабли прошли сквозь прокоп, помощь была близка, и верные граждане, принесшие письмо, видели собственными глазами спасительный флот и борцов за свободу, пылающих жаждой битвы. Господин ван дер Доес назначался в этом же письме комиссаром принца, на место покойного ван Бронкхорста. Ван дер Верфф стоял уже не одиноко, и когда на следующий день было прочитано письмо «отца Вильгельма» и распространился рассказ гонцов, мужество и уверенность измученных горожан воскресли, как поднимается после освежающего дождя увядающая трава.

Но тяжелые недели тревоги и бедствий еще продолжали висеть над осажденными.

В последние дни сентября было решено заколоть дойных коров, которых до сих пор еще щадили ради грудных детей и рожениц, а затем… что делать затем?…

Помощь была близка, так как довольно часто небо окрашивалось в красный цвет, и воздух колебался от отдаленных пушечных выстрелов; но все время дул восточный ветер, который угонял обратно хлынувшие в страну воды, а для того чтобы приблизиться к городу, кораблям была необходима высокая вода.