Жена авиатора - [5]

– Ты можешь во все это поверить? – прошептала я Элизабет, для устойчивости уцепившись за ее руку. Та отрицательно затрясла головой, в ее глазах светилось восхищение, лицо побледнело. Ряд ступеней казался бесконечным, а Элизабет не была физически крепкой девушкой. Но она сделала глубокий вдох и начала подниматься по лестнице. У меня не было другого выбора, пришлось последовать за ней.

Я не могла заставить себя взглянуть на офицеров в форме или на лестничную площадку, где нас ждал он. Вместо этого я уткнулась взглядом в ковер в надежде, что удастся подняться по лестнице без падений. И конечно, через несколько шагов споткнулась. Наконец мы поднялись и оказались на тенистой площадке. Мама подтолкнула Элизабет вперед, воскликнув:

– Полковник Линдберг, я рада представить вам мою старшую дочь Элизабет.

Элизабет улыбнулась и очень естественно протянула ему руку. Как будто просто встретила какого-нибудь студента колледжа, а не героя нашего времени.

– Рада видеть вас, полковник, – сказала она спокойно, потом плавно скользнула мимо него в распахнутую дверь посольства.

– А это Энн. – Сделав паузу, мама подтолкнула меня вперед.

Я подняла глаза и взглянула ему прямо в лицо, такое знакомое и такое неожиданное, что чуть не задохнулась. Пронзительный взгляд, высокий лоб, подбородок с ямочкой – все, как на газетных фото. «Лицо, столь подходящее для памятников и исторических книг», – не могла не подумать я. И вот он стоит так близко, прямо напротив меня, окруженный моим семейством, среди этой неожиданной, почти карикатурной роскоши. У меня закружилась голова, и захотелось очутиться в моей комнате в студенческом общежитии.

Он без улыбки пожал мне руку, отпустив ее быстро, как будто обжегся. Он сделал шаг назад и налетел на каменную колонну. Выражение его лица не изменилось, хотя мне показалось, что он слегка покраснел. Потом он повернулся и последовал за Элизабет и папой в здание посольства. Мама поспешила за ним.

Я долго стояла, не шелохнувшись. Моя рука все еще горела там, где он дотронулся до нее.

Полковник Чарльз Линдберг. Счастливчик Линди. Одинокий орел. Был ли в истории еще такой герой, как он?

Затаив дыхание, дрожа при мысли, что он, великолепный и неподражаемый, так близко, я не могла поверить своему счастью. При Христофоре Колумбе и Марко Поло мир был совершенно другим, огромным; люди, страны, целые континенты были разобщены и спрятаны друг от друга. Но прошло несколько веков, и внезапно планета стала совсем другой – гораздо более доступной. Теперь любые территории находились в сфере досягаемости. И все это – благодаря одному парню из Миннесоты, который был всего лишь на четыре года старше меня.

Однажды прошлой весной, когда я сидела в университетской библиотеке и писала работу об Эразме Роттердамском[4], дверь распахнулась и в комнату влетела какая-то незнакомая женщина. Одновременно плача и смеясь, она схватила меня за руку.

– Человек по имени Чарльз Линдберг перелетел океан! – воскликнула она. Тогда я впервые услышала его имя. Она вытащила меня из-за стола, и мы обе побежали на улицу, где собрались студенты со всего факультета. Взявшись за руки, мы приветствовали этого неизвестного никому человека радостными криками не менее получаса. Это казалось совершенно невероятным, настоящей фантастикой, как в книгах Герберта Уэллса[5], – юноша, словно птица летящий над Атлантическим океаном в полном одиночестве. В двадцать пять он покорил всю планету и небо над ней.

Я жила в мире выдающихся мыслителей и мечтателей. Вокруг всегда были люди старших поколений, чьи величайшие достижения становились сюжетами книг. Эти герои блистали на дипломатических приемах и тому подобное. Они и сами словно сошли со страниц учебников истории или романа: странствующие рыцари, отважные исследователи, бороздящие океаны. Среди моих сверстников героев не было, я искренне была в этом убеждена, пока не обнаружила себя прыгающей от радости и танцующей чарльстон вместе со счастливой толпой студентов, крича во все горло:

– Счастливчик Линди, Счастливчик Линди!

А теперь, поскольку мне выпала честь быть дочкой посла – невероятно! поразительно! – я смогу провести с ним рождественские каникулы, с лучшим из людей, героем из героев. Аминь.

В тот первый вечер он вместе с папой сразу же отправился на официальный прием, а все остальные занялись распаковыванием вещей на втором этаже посольства. «Наша семейная резиденция», – объяснила мама шепотом.

– У нас четырнадцать слуг, – ликовала Кон, провожая меня в мои апартаменты, в которых имелась собственная ванная комната, – четырнадцать! Мама просто не знает, что с ними делать!

– Не сомневаюсь, она найдет, чем занять их время, – насмешливо откликнулась я.

Мама всегда была заведена, как будильник; звонки раздавались каждый час; она наполняла свои дни встречами, благотворительными обедами, сбором средств и обширной перепиской. Я завидовала ее энергии. В то же время эта горячая, пульсирующая деятельность отрицательно влияла на меня. Когда мы жили в одном доме, у меня было чувство, словно мы обе подвергаемся какому-то научному опыту. Это так сильно угнетало меня, что я всегда искала тихие укромные уголки, где можно поразмышлять, попереживать и по возможности ничего не делать. Вероятно, это просто была защитная реакция. Созерцание – вот что мне было уготовано в жизни, и я стыдилась этого, хотя, по правде говоря, ничего не имела против.