Жена авиатора - [4]

Пока я приводила в порядок свои мысли, мы мчались в посольство на такой бешеной скорости, что у меня не было времени насладиться незнакомым экзотическим пейзажем Мехико-Сити. Единственное оставшееся впечатление – неясные пятна разноцветных огней в сгущающихся сумерках и побеленные дома в буйных зарослях цветущих растений. Декабрь, а здесь все в цвету! Как замечательно!

– Неужели полковник действительно так застенчив?

Необыкновенный молодой человек подвержен такому же обыкновенному недостатку, как и я. Неужели так бывает?

– Представь себе. Говори с ним об авиации – это единственный способ услышать от него больше, чем «да», «нет» и «передайте соль, пожалуйста», – сказала мама и похлопала меня по колену. – А теперь расскажи, как твой последний семестр? Ты рада, что прислушалась к голосу рассудка и не стала поступать в Вассар?[3]Теперь ты уже почти выпускница Смита, как я и Элизабет!

Слегка улыбнувшись, я опустила взгляд на носки своих туфель, пыльных после дороги, и кивнула, хотя мой рот был плотно сжат – единственный признак былого бунта. Прошло почти четыре года, а я все еще мечтала, чтобы мне разрешили поступить в Вассар, такой отчаянно желанный.

Проглотив свою досаду, я добросовестно стала перечислять события и свои маленькие академические победы, в то время как мы мчались вперед, перегнав два роскошных посольских авто. Полковник Линдберг. Я не рассчитывала встретить его так скоро, да и вообще не мечтала познакомиться. Думала, что его приезд – официальная остановка на маршруте по Латинской Америке и что он уедет гораздо раньше, чем начнутся мои каникулы. Мои ладони стали влажными, и я пожалела, что не переоделась в поезде во что-нибудь более нарядное. Никогда раньше мне не доводилось видеть настоящего героя, и я боялась, что один из нас будет разочарован.

– Не могу дождаться того момента, когда смогу познакомить Элизабет с полковником, – призналась мама, как будто прочитав мои мысли, – и тебя тоже, дорогая.

Я кивнула, прекрасно поняв, что она имела в виду. Моя старшая сестра была красавицей – настоящей красавицей. Фарфоровое личико, белокурые локоны, круглые голубые глаза с густыми черными ресницами и прелестный носик. В то время как я вся ушла в нос, помимо которого имелись миндалевидные, как у мамы, глаза и темные волосы. Я была ниже Элизабет и имела более округлую фигуру. Слишком округлую, со слишком развитыми формами в сравнении с тем стройным летящим силуэтом, который был в моде зимой 1927 года.

– Уверена, что не смогу придумать, о чем с ним говорить. Вообще не знаю, о чем говорить в подобной ситуации. Господи, что за наказание все это! – Махнув рукой в сторону красной плюшевой обивки, шофера в ливрее и двух флагов – Соединенных Штатов и Мексики, развевающихся на капоте машины, – я позволила себе приступ раздражительности (что было для меня довольно нетипично) и встретила неодобрительный взгляд мамы не моргнув глазом. Странное Рождество! По давней традиции Рождество – это дом, это безопасность, это слет всей семьи в гнездо, о чем я мечтала весь год, хотя сознавала, что мое представление о празднике вряд ли совпадет с реальностью. Я уже скучала по своей уютной комнате в Инглвуде, по удобной широкой кровати, покрытой легким белым шениловым покрывалом, сшитым бабушкой, когда она была еще невестой, по полкам, уставленным любимыми детскими книжками – Энн из Грин Гейблз, просто сказки, Ким. С маниакальным упорством я говорила себе, что никогда не смогу привыкнуть к новой дипломатической жизни отца и его желанию приглашать модных молодых авиаторов. Мне отец гораздо больше нравился в качестве солидного и уважаемого банкира.

– Энн, пожалуйста. Не заставляй папу выслушивать твои стенания. Он просто в восторге от этого молодого человека и хочет помочь ему по мере сил. Ведь у полковника Линдберга из родных осталась только мать. Поэтому мы просто обязаны пригласить его в наш маленький семейный круг.

Я кивнула, подавленная, не в силах объяснить ей свои чувства. Никогда мне не удавалось ничего объяснить матери. Вот Элизабет она понимала. Воспитание Дуайта поручила отцу. Кон была еще слишком мала. Ко мне же относилась так, будто я вовсе не ее дочь. Застенчивая, странная. Только в письмах мы с мамой находили некую зыбкую почву для общения. А встречаясь лицом к лицу, не знали, о чем говорить.

Впрочем, что такое долг, я знала прекрасно. Если писать историю нашей семьи, ее можно было бы подытожить одним этим словом. Долг. Долг перед теми, кто менее счастлив, менее успешен, менее образован, и вообще – менее. Хотя почти всегда я думала, что в этом мире не может быть никого менее важного, чем я.

– И не стоит так огорчаться, Энн, – продолжала мама почти сочувственно. Она дотронулась до моей руки, – полковник – обычный человек, несмотря на то что говорит твой папа и твердят газеты.

– Довольно симпатичный обычный человек, – проговорила Кон с мечтательным вздохом, и я невольно рассмеялась.

С каких это пор моей маленькой сестренке стали нравиться молодые люди? Но я ведь тоже в ее возрасте мечтала о героях. Да и сейчас такое иногда случалось.

Наши автомобили замедлили ход и въехали в ворота. Мы остановились перед огромным безвкусным дворцом, в котором находилось посольство. «Наше посольство», – подумала я, подавляя невольное желание глупо рассмеяться. Вслед за мамой и Кон я вышла из машины и застыла, увидев, как папа торжественно поднимается по парадной каменной лестнице, покрытой красной ковровой дорожкой. Шеренга одетых в военную форму офицеров стояла по обе стороны лестницы, приветствуя нас.