Жемчужина страсти - [27]

Во время разговора сегун продолжал перелистывать книгу.

— Вот как раз, — сказал он с содроганием, — указ, которым мой отец повелел избиение:

«Я, Таико-Сама, приговорил к смерти этих людей, потому что они пришли в Японию под видом посланников, хотя и не были ими, потому что они жили на моей земле без моего разрешения и проповедовали христианскую веру, несмотря на мое запрещение. Я хочу, чтобы они были распяты в Нагасаки».

Фидэ-Йори вырвал эту страницу и несколько следующих, содержавших законы против христиан.

— Я нашел, что нужно вычеркнуть в этой книге, — сказал он.

— Ты хорошо делаешь, государь, покровительствуя этим кротким и безобидным людям, — сказал Нага-то. — Но берегись, чтобы молва, которая переходит из уст в уста и обвиняет тебя в приверженности к христианству, не укрепилась, и чтобы твои враги не воспользовались ею против тебя.

— Ты прав, друг, я подожду, пока мое могущество не утвердится крепко, и тогда объявлю мои чувства и искуплю, насколько это возможно, пролитую на моих глазах кровь. Но я должен покинуть тебя, дорогой больной, ты утомляешься, а доктор предписал тебе покой. Будь терпелив, твое выздоровление близится к концу.

Сегун удалился, бросив на своего друга нежный взгляд.

Как только он вышел, Лоо наконец поднялся; он зевнул, потянулся и сделал тысячу гримас.

— Ну, Лоо, — сказал принц, — пойди, побегай немного по саду, но не бросай камнями в газелей и не пугай моих китайских уток.

Лоо исчез.

Оставшись один, Нагато быстро вынул из-под подушки бумажку, спрятанную в сумочку из зеленого атласа. Он положил ее на подушку, лег на нее щекой и закрыл глаза, чтобы заснуть.

Это был тот конверт, который дала ему Кизаки. Он берег его, как драгоценность, и его единственной радостью было вдыхать его легкий аромат. Но, к его великому сожалению, ему казалось, что запах за последние дни выдыхался. Может быть, привыкнув часто вдыхать его, он уже не ощущал его так сильно.

Вдруг принц приподнялся; ему пришло в голову, что внутри этот тонкий, приятный запах лучше сохранился. Он сломал печать, которой еще не трогал, думая, что конверт был пуст, но, к своему великому удивлению, он вынул оттуда исписанную бумажку.

Принц вскрикнул и попробовал прочесть, но напрасно. Красные круги бегали перед его глазами, в ушах шумело; он боялся потерять сознание и опустился на подушку. Однако он успокоился и снова стал смотреть на письмо. Это было изящно составленное четверостишие. Принц прочел его с невыразимым волнением.

«Два цветка распускаются на берегах одного ручья.

Но, увы! Ручей их разделяет.

В каждом венчике дрожит капля росы — блестящая душа цветка.

Одну из них озаряет солнце, и заставляет ее блестеть.

Но она думает: отчего я не на другом берегу?

Когда-нибудь эти цветы склонятся, чтобы умереть.

Они уронят, как бриллианты, свою лучезарную душу.

Тогда обе капельки росы сольются и смешаются».

— Это она назначает мне свидание, — вскричал принц, — дальше, позже, в другой жизни. Значит, она угадала мою любовь! Она меня любит! О, смерть, разве ты не можешь поторопиться? Не можешь приблизить божественный час нашего соединения?

Принц мог подумать, что он услышан, так как он потерял сознание, опрокинувшись на подушки.

Боевые перепелки

В очаровательной местности, среди густого леса возвышались красивые золоченые крыши летней резиденции Кизаки. Густая листва необыкновенно высоких деревьев как бы с сожалением раздвигалась, чтобы дать место этим блестящим крышам, которые простираются со всех сторон вокруг дворца и накрывают широкую веранду, устланную коврами, с разбросанными шелковыми и атласными подушками, шитыми золотом.

Здесь нет свободного горизонта, и жилище как бы заключено в свежую прозрачную зелень. Узкие изумрудные листья стройных камышей развеваются, подобно лентам, и как будто хотят оторваться от стебля; над ними возвышается золотистый, пушистый султан. Апельсиновые кущи раскинулись рядом с высокими бамбуками, и их пахучие цветы смешиваются с красными цветами диких вишен. Дальше огромные камелии тянутся за деревьями; у их подножья стелются широкие красные листья, покрытые легким пушком, рядом с высоким тонким вереском, столь легким, что он кажется пучком зеленых перьев. Над этим перьевым слоем зелени возвышаются пальмы, банановые деревья, дубы, кедры; ветви их переплелись в непроницаемую сеть, через которую пробивается свет, окрашенный в тысячу оттенков.

По ложу из густого мха медленно течет ручей; его прозрачную поверхность слегка замутила водяная курица с красивыми перьями; она скользит по ней, преследуя стрекозу, тонкое тельце которой отливает металлическим блеском.

Но больше окружающих цветов, больше бархатистого мха и серебристых переливов ручья блистали костюмы принцесс, расположившихся на веранде.

Кизаки, окруженная своими любимцами и несколькими молодыми вельможами, самыми знатными при дворе, присутствовала при бое перепелок.

По случаю жары, на царице было легкое платье из шелкового газа, цвета горных голубей с зеленоватым оттенком, которое только она имела право носить. Вместо трех золотых пластинок венца она прикрепила к волосам три маргаритки с серебряными лепестками. Над левым ухом, на головке длинной булавки, воткнутой в прическу, висела золотая цепочка, с огромной, совершенно круглой жемчужиной редкой красоты.