Жемчужина страсти - [25]

Прохожие, носильщики канго[13], люди с поклажей, останавливались на минуту, чтобы напиться, и шли дальше.

Иногда перед гостиницей завязывался спор и переходил в драку, к великому удовольствию гостей.

Вот как раз разносчик толкнул продавца осьминогов и раковин; корзина с рыбой перевернулась, и весь улов, выпачканный пылью, лежал на земле.

Оскорбления посыпались с той и с другой стороны, движение прекратилось, собралась толпа и стала выражать сочувствие тому или другому противнику, и вскоре оба лагеря готовы были вступить в драку.

Но присутствующие кричали со всех сторон:

— Канат, канат! Не нужно битвы. Пусть пойдут за канатом.

Несколько человек бросились бегом. Они ходили по домам, наконец нашли, что нужно, и вернулись с толстой веревкой. Тогда зрители выстроились вдоль домов, оставив свободное место для желающих бороться. Последние схватили веревку обеими руками; их было пятнадцать человек с одной стороны и столько же — с другой. Они начали тянуть изо всех сил. Веревка натянулась, задрожала, наконец, стала неподвижной.

— Смелей! Стойте твердо! Не отпускайте! — кричали со всех сторон. Однако после долгой борьбы одна сторона от усталости вдруг выпустила веревку. Победители одновременно повалились друг на дружку, вверх ногами. В толпе раздались крики и взрывы хохота.

Тем не менее, к ним бросились на помощь, помогли встать, и затем примирение обоих лагерей было скреплено возлиянием сакэ. Трактир переполнился народом, и служанки не знали, что делать.

В эту минуту подошел старик, ведя за руку молодую девушку. Он остановил за рукав проходившую служанку и сказал:

— Я желал бы поговорить с хозяином заведения.

— Вот так нашел время! — сказала служанка с хохотом.

Она грубо вырвалась из рук старика и удалилась, не слушая его больше.

— Я подожду, — сказал он.

Выбив дно у бочки с сакэ, веселые гуляки стали болтать и шумно смеяться. Но вдруг воцарилось молчание: послышалось звонкое пение флейты и дрожащие звуки струнного инструмента. Эта музыка шла из верхних покоев.

— Слушайте, слушайте! — говорили кругом.

Несколько прохожих остановились, прислушиваясь. Раздался женский голос. Можно было ясно расслышать слова песни:

«Когда Иза-На-Ги сошел на землю, его подруга Иза-На-Ми встретила его в саду.

— Какое счастье встретить такого прекрасного молодого человека! — воскликнула она.

Но недовольный бог отвечал:

— Неприлично женщине говорить первой. Иди снова мне навстречу.

Они разошлись и снова встретились.

— Как приятно встретить такую хорошенькую девушку! — сказал тогда Иза-На-Ги.

Кто из них заговорил первый?»

Голос умолк. Аккомпанемент продолжался еще несколько минут.

Среди гуляк поднялся спор. Они отвечали на вопрос, заданный певицей.

— Бога приветствовали первого, — говорили они.

— Нет, нет, богиню! — кричали другие. — По воле бога первое приветствие было уничтожено.

— Было ли оно уничтожено?

— Конечно, конечно! Они начали снова, как будто ничего не было.

— А все-таки, что было, то было: и женщина заговорила первая.

Спор начал разгораться, но все кончилось лишним количеством выпитых стаканов. Вскоре толпа разошлась, и в трактире настала тишина.

Тогда одна из служанок заметила старика, прислонившегося к колонне и продолжавшего держать за руку молодую девушку.

— Что вам угодно, чаю или сакэ? — спросила она.

— Я хочу говорить с хозяином дома, — сказал он.

Служанка окинула взором старца. На голове у него была большая шляпа из плетеного тростника, похожая на крышку круглой корзинки; его одежда, из коричневой бумажной ткани, была сильно поношена; в руках он держал веер, на котором были обозначены путь от Йедо до Осаки, расстояние от одной деревни до другой, число и важность гостиниц. Служанка посмотрела на девушку. Последняя была бедно одета. Ее вылинявшее голубое платье было разорвано и грязно. Кусочек белой материи, которым была обмотана ее голова, наполовину скрывала ее лицо. Она опиралась на черный с розовым зонтик, бумага которого была местами порвана. Но молодая девушка была необыкновенно красива и грациозна.

— Вы пришли с товаром? — спросила трактирная девушка.

Старик сделал утвердительный знак.

— Я скажу хозяину.

Она ушла и вскоре вернулась в сопровождении хозяина.

Это был человек отталкивающей наружности: его маленькие, черные, косые глаза едва виднелись сквозь узкие щелки забавно сжатых век; его беззубый рот находился на большом расстоянии от длинного угловатого носа; вместо усов торчало несколько жиденьких жестких волос; все это придавало жалкий и угрюмый вид его лицу, изрытому оспой.

— Ты хочешь отделаться от этой крошки? — спросил он, ворочая одним зрачком, тогда как другой скрывался в углу его носа.

— Отделаться от моего ребенка! — вскричал старик. — Я хочу расстаться с ней только ради того, чтобы спасти ее от нищеты.

— К несчастью, у меня женщин больше, чем нужно, и все, по крайней мере, так же красивы, как эта. Мой дом полон.

— Я попытаюсь в другом месте, — сказал старик, делая вид, что хочет уйти.

— Не торопись так, — сказал хозяин. — Если ты не очень требователен, мы можем сойтись.

Хозяин сделал ему знак войти в залу, у входа которой он стоял. Зала эта выходила в сад и была пуста.