Жемчужина - [59]

— Я ищу Гаруссу и веду к нему этих женщин.

Тяжелым взглядом смотритель окинул нас всех.

— Гарусса будет оповещен. Рыбак предлагает вам подождать.

Кряхтя, он поднялся, явив немалый рост. Указав жестом на скамьи, подобные той, на которой только что сидел сам, он неспешно удалился по коридору, присыпанному белым песком.

Некоторое время мы стояли в тишине. Садиться никто не стал.

Затем Армир с деланным спокойствием произнесла:

— Гарусса всегда сам принимал гостей, и оповещать его не требовалось.

— Наверняка занят каким-нибудь важным делом, — в тон ей ответила Нарт, и я понял по выражению их лиц, что все очень нехорошо.

— Конечно, именно так нам и следует думать, — с небольшим нажимом согласилась моя наставница, делая рукой разматывающий жест и указывая на свою поясницу. Выжигатель. Там у меня вмотанный в пояс выжигатель. Неужели придется стрелять в храме… Хотя, какая разница, где.

Успокоив заладившее было биться сердце, как учил Дсеба, я спокойно, словно ничего особенного не делаю, вымотал выжигатель из пояса и просунул в широкий рукав. Руки теперь держал вместе перед собой, как положено порядочному святоше. Правая быстро и вслепую набрала код бессрочной разблокировки.

— Женщины, — властным голосом заявил я, — хватит здесь болтать. Идите и подождите меня на ступенях храма, там обтачивайте свои лясы.

— Можно ли мне остаться, господин? — неожиданно кротким голосом произнесла Нарт. В черных глазах плескался неподдельный страх, и я понял, что это страх за мою жизнь.

— Останусь я, если господин не возражает, — сухо отрезала ее мать. — Дело ведь касается меня, мне отсюда не уйти, пока… оно не сделается. А вы, давайте-ка, бегите из храма вон. Зря вообще за нами увязались, безмозглые балаболки, не место вам в святилище.

Заметив, что Нарт не двигается, впившись в меня взглядом, я рыкнул:

— Она сказала за меня! Живо прочь! Бегом!

Нарт словно очнулась. Блеснули слезы. Но она развернулась и побежала. Вдова Траны припустила за ней, они быстро скрылись за поворотом. Мы остались в тишине, можно было слышать дыхание.

— Правильно ли она поняла? — задал я иносказательно волнующий меня вопрос.

— Да, — ответила наставница. Это означало, что ее дочь и Зарбат убегут. Что они поняли и не будут ждать нас ни на выходе, ни в городе. И только глубоко в сердцах своих остается им надеяться на наше возвращение.

В коридоре, по которому удалился смотритель, раздались громкие голоса.

Они должны отвлекать внимание. Атака будет с другой стороны. Так учил Дсеба.

Я притянул к себе Армир и закрутился за угол. Позади раздалось характерное шипение — по стенам, где мы только что стояли, полоснули огнелучи.

— Я могу сражаться, — с негодованием оттолкнула меня Армир. Думаю, негодование ее было, скорее, растерянностью. Думаю, растерянностью от того, что мужчина впервые сжимал ее в объятьях. Этого я не учел. И предположу, хотя теперь уже поздно, что из всех мужчин, встреченных ею на жизненном пути, именно мои объятья она бы предпочла. По крайней мере, как мать.

Огненный бич хлестнул из-за угла и срезал ей голову.

Одномоментно.

Я не успел ни затащить ее обратно, ни даже толкнуть.

Выжигатель выпал из обезволенной руки Армир и плюхнулся в песок.

Я не защитил ее.

Странная мысль для хампуранца. Но я был хампуранцем не всю жизнь.

Потом много думал над этим. Видел снова и снова, как падает на песок ее тело. От головы не осталось почти ничего, огнелучи при полной мощности прожигают камень. Правда, не сразу. Голову — почти мгновенно. Кровь, конечно, не текла — рана запеклась.

Почему они, вообще, начали стрелять? Почему широким лучом, на максимуме затрат? Это же одновременный пуск с девяти стержней… Зачем специально целились в голову?

Я думал об этом потом.

А в то мгновение…

Что же…

Как учил Дсеба.

Взвинтить восприятие. Больше воздуха в легкие. Холодную ярость в кровь. Распустить по телу. Контроль ярости. За это придется платить потом. За все придется платить. Но кое-кто расплатится прямо сейчас.

Я подтянул полы платья и связал их на поясе. Присел и тут же прыгнул низко над полом, цепляя по дороге оружие Армир. Движение кажется замедленным, но я знаю, что это не так. Сейчас я перемещаюсь быстро, очень-очень быстро. Мой невидимый друг назвал бы это словом «наркотик», но я не жевал твердую горошину, это идет изнутри меня.

Они стреляют, но не учитывают скорость. Там, где взметнулся оплавленный песок, меня уже нет. Продолжая переворот, дважды коротко отпускаю пламя. Они кричат, потому что я не целился в головы — я выжег им сердца.

Подпрыгиваю под потолок и успеваю заметить выглядывающую из-за угла лысину. Убраться она не успевает, крикнуть тоже — один выплеск огня в полете. Дсеба не зря учил меня.

В широком коридоре ждут молча. Те, кто недавно громко говорили, отвлекая наше внимание. Они не уверены. Они не понимают, что происходит. Один пытается убежать, трое стоят как вкопанные, двое поднимают руки, собираясь стрелять.

«Ну, не-е-ет…» — назидательно шипят мои выжигатели.

Нет, не уйдет никто из вас.

Вслед убегающему огнелучи посылают улыбку. Он падает, рассеченный пополам.

Страшно воняет паленой плотью. Мне никогда не нравился этот запах.