Жемчужина из логова Дракона - [9]

Он замолчал, переводя дыхание. Грудь его вздымалась все чаще, бледные, почти восковые щеки украсились лихорадочными пятнами, и Ветер начал опасаться, что старик не закончит своей истории, прежде чем свалится от нового удара. События многолетней давности явью вставали перед Браном, словно он помнил все до малейшего вздоха.

— Вот так я худо–бедно добрался до витамских границ, на остаток денег прикупил одежду поприличнее, набрался смелости и решил подзаработать у какого–нибудь торговца. И сразу удача! В первом же городе зашел в первую же богатую лавку и спросил, не нужны ли тут люди, что в красках и тканях хорошо разбираются. Очень опытные. Да, сказали мне, нужны. Они как раз искали такого, да к тому же чтобы мог объясняться с людьми из Края Вольных Городов, знал наречие тармас или хотя бы хадасса. О счастье! Я больше года в Бархассе прожил, с хадаисами, за это время на их языке болтать научился, и вполне прилично. А тармасское наречие — мое родное. И тут в лавку сам хозяин пожаловал. Управитель сразу ему на меня показал, и вдруг я торговцу тому приглянулся. Стал он меня расспрашивать, кто таков, чем до того занимался. Ну, наврал я, конечно, на несколько мешков хватит, но держался все–таки своего ремесла красильного, чтобы не попасться, да пару имен еще вспомнил известных, и в Бархассе, и в Стромпике, и в родном моем Вальвире.

— Стой, так ты из Вальвира? — внезапно оборвал его Ветер.

— Да, оттуда.

Увлеченный своей историей старик торопливо отдышался, он часто так делал. Все–таки недуг донимал его, но не мог служить помехой теперь, когда любой ценой хотелось уверить Ветра в существовании легендарных жемчужин.

— Так вот. Хозяин на меня посмотрел и говорит управителю: вот, мол, я честного человека сразу вижу. А то все только обокрасть норовят. В Фалесте за два года уже пятеро местных проворовалось. Пошлю туда вот этого. Хочу, чтобы стал он моим управителем в Фалесте. Тот, из лавки, удивился несказанно! Вот так я и попал в Фалесту, да еще сразу управителем, из моей–то бесталанной нищеты. Дело не мое, но я старался, и как–то все мне удавалось, даже слишком. Словно редкостное чутье открылось. Хочу сделать так — ни опыта ведь, ни уменья нет — а делаю вдруг совсем наоборот. А потом оказывается: все правильно сделал. Стали поговаривать, что предвиденье у меня есть чудесное. Если я замешкался и каких–то тканей не прикупил — ни у кого они продаваться не станут. Не покупают люди и все. А из лавки моего хозяина в Фалесте все подчистую выметают. Года через два стал я управителем уже в Бархассе. А потом и сам небольшую лавчонку выкупил, почти задаром. Хозяину от нее — один убыток. Но я смело покупал, понимал уже свою силу. И скоро стала моя лавка первая в городе. Потом и другие были, потом другие города, а потом я сюда приехал, в Ласпад. На родину потянуло. А здесь все–таки к Вальвиру ближе. Туда мне нельзя возвращаться…

Тут он подозрительно долго переводил дыхание, Ветер даже подумал, что остального ему сегодня не слыхать, но старик таки продолжил:

— Здесь я тоже быстро развернулся. Уже давно я самый богатый человек в этом городе. Пускай молва твердит, что один из самых богатых. Я‑то правду знаю. Просто новых завистников не желаю, их и так немало. Да, я самый богатый человек в Ласпаде, Серединный Судья и член Городского Совета, самого Высшего Круга. Один из хозяев этого города, без моего согласия тут ничего не совершается. И все это — благодаря Жемчужине.

И он с нескрываемой гордостью взглянул на Ветра. Тому очень не понравилось про «Серединного Судью», но сама история его зацепила. Очень даже зацепила. Не верилось, что старик все это выдумал. Да и зачем ему? А вдруг она действительно существует, эта Жемчужина? Вдруг это не просто легенда? Они с Олтромом часто спорили, есть ли в этих мифах хоть капля истины. Олтром считал, что да. У всех преданий есть первооснова, которую мы утеряли, так он говорил. Но среди людей ученых, коих Ветер немало перевидал еще в Вальвире, бытовало другое мнение.

Легенды, твердили они, это не что иное, как сказки, придуманные древними, чтобы объяснить себе, за что им мир такой достался. Почему дождь и град бьют посевы, ураганы сметают людей и дома, а волны в море топят утлые суда. За что двары крадут людские жизни. Вот люди и решили, что гневается на них Нимоа. Когда же светит Канн и обильный урожай зреет на полях — Нимоа радуется. А Драконы, Дети Нимоа, исполняют волю его, храня людей на земле — той самой тверди, что держит Великий Нимоа на своей огромной спине. Все просто. Ветер встречал и таких, что вообще не верили — шутка ли сказать — в существование Драконов! А тут такое!

Он решил сделать вид, что верит старику. Может, что–то из этого и выйдет.

— И что, я тоже могу стать богатым? — Все–таки недоверия в его голосе оставалось многовато. — Почему же ты всю жизнь молчал, а теперь вдруг решил выдать тайну?

— Негоже, чтобы она со мной ушла. И Дракон так сказал: должен придти достойный… готовый… Чувствую я… тяжело мне будет умирать. Вот и ждал… — Лицо его заметно потемнело, глаза наполнились скорбью. — Хотел я свое бесценное знание сыновьям передать. Поэтому ждал, пока вырастут они, окрепнут, оперятся. Но где уж мне, червяку, самому решать! Нимоа, между тем, посылал ко мне избранников, им взлелеянных. Как тебя. Дважды так случалось. А я все хитрил да сам себе рассказывал, что не тот человек мне встретился, не подходящий. Один раз Нимоа не послушался — сына потерял. Другой раз ослушался, не покорился — второго он у меня отнял. А теперь чуть мою собственную жизнь не забрал.