Жемчужина из логова Дракона - [11]

— А хадасса, витама?

— Это пожалуйста.

— Вижу, поносило тебя по земле, — вкрадчиво пропел старик.

— Поносило.

Ветер не имел намерения откровенничать. Они обо всем договорились, и новоиспеченный помощник Силивеста Брана отправился за хозяйкой и Тэсилом. Они выслушали распоряжения молча: хозяйка — с нескрываемой радостью, ей понравился «мальчик», как она упорно называла Ветра, несмотря на его отнюдь не детские годы, Тэсил — с нескрываемой подозрительностью. Не приглянулся ему незнакомец, втершийся в дом его господина. Но хозяином здесь был Силивест Бран, и никто не осмеливался ему перечить, это Ветер понял сразу.

Вышло так, что пробыл он в доме Бранов значительно дольше, чем намеревался. Старик поправлялся медленно. Ветер целые дни проводил у его постели. Карта подвигалась быстро: старик обнаружил завидную точность в своих указаниях, оставалось лишь исправно за ним записывать. Кроме того, было множество дел повседневных и скучных.

Каждый день являлся Симлид, старший управитель, со своими отчетами, жалобами, счетными табличками и пергаментными свитками. Прибывали конные нарочные из других мест. Иногда приходили младшие управители, но их отправляли обратно к Симлиду. Захаживали важные люди, некоторых Ветер знал в лицо, одного из них даже как–то ограбил. Хорошо, что ремесло его — темное во всех отношениях, и тот грузный увалень так и не узнал, даже не заподозрил обидчика в скромном, неизменно вежливом, одетом сообразно новому званию помощнике господина Брана. Многие приходили лишь затем, чтобы выразить сочувствие по поводу недуга, постигшего торговца, и пожелать скорейшего выздоровления.

Впервые Ветер вертелся среди таких важных особ, все–таки в прежние времена мир его был поскромнее. И вертелся без особого восторга, надо сказать. С виду красиво, благородно, а за сытыми вывесками — глухая черная зависть, а то и ненависть. Да, старик был потрясающе везуч, неправдоподобно удачлив, это Ветер уже понял. Деньги любили его, просто обожали настолько, насколько его ненавидели за это торговцы–сотоварищи. Ветер, в конце концов, даже проникся к нему сочувствием.

А вот жить у Силивеста Брана было хорошо, удобно. Сладкое, сытное, почти беззаботное время. Единственная опасность — что кто–то его узнает, весьма призрачная в стенах этого дома. Госпожа Бран, сама из богатой семьи, получившая редкое по тем временам «благородное воспитание», была просто очарована гостем. С ней и лекарем Пубестом Ветру приходилось регулярно сталкиваться там и тут, трапезничать. Это был другой, неуличный мир, и чтобы соответствовать, он позволил себе стать прежним Ветром дваждыпятилетней давности. Шутил, подолгу обсуждал с хозяйкой ее любимых сказителей, мудрецов, стихотворцев, даже трактаты Идвидаса Тэка, нимало, правда, удивившись, ее интересу к столь тонким материям.

Как–то, увлекшись и желая блеснуть, он прочел ей свои собственные творения, давние, из тех, что когда–то удались ему по чистой случайности. Ради справедливости нужно сказать, что было их всего–то два. Он ведь сам не стихотворец, нет у Ветра такого дара. Но стихи он любил… питал такую слабость когда–то. Госпоже Бран первой довелось услышать историю, написанную по смерти Олтрома, — арбалетной стрелы, которая яростно и нетерпеливо мечтала вонзиться в горло врага, но по преступной ошибке попала в горло друга, и металл ее навечно почернел от неизбывного горя. Старушка плакала, и это стало Ветру лучшей похвалой, единственной за столько лет. Только в горе могли родиться эти строки.

— Бессмертные слова! — воскликнула хозяйка. — Но кто же автор, он известен?

— Мне он неизвестен, — Ветер с усилием отмел соблазн признаться. — Как–то раз мне довелось переводить это с витамского. Очень давно.

Прошло еще пять дней, пошел следующий срок. Все тайные указания Силивеста Брана были доверены пергаменту, карта — составлена. Однако старик недостаточно окреп, чтобы снабдить ее собственноручными пометками и рисунками. Да и Ветер не торопился. Он и сам начинал во все это верить. Целыми днями он пребывал в обществе нового знакомца, обретенного столь странным способом, и тот ничем не напоминал сумасшедшего. Напротив, Бран показался ему человеком весьма разумным. Челядь относилась к хозяину с большим уважением, и не зря. Привык к нему и Ветер, проникся доверием, как всегда с ним случалось, стоило лишь узнать человека поближе. И вот, болтая вечером со стариком и коротая таким образом время, слово за слово, Ветер рассказал ему свою историю.

Он совсем не помнил своего отца с матерью, рядом всегда был только Ильгрит, старший брат. Истинной родины Ветер тоже не знал, не подозревал, что случилось с его родителями, помнил лишь, как подросток Ильгрит однажды пустился в долгий путь и вместе с младшим братишкой перебрался в Вольный Город Вальвир. Ветер верил ему, как самому Нимоа, ведь у него никого больше не было.

Чтобы прокормить себя и брата Ильгрит не гнушался никаким заработком, даже подворовывать пытался по мелочи, за что и был избит темниками из местного братства, да так, что зарекся впредь попадаться им на дороге. Вот и промышлял за объедки посыльником, брался чистить сточные канавы, помогал лудить посуду, а потом каким–то чудом нанялся учеником к стеклодуву, и тогда дела у братьев пошли получше. До того они перебивались почти что на улице, теперь наняли грязноватый угол в подвале. Ветер хорошо помнил эту клетушку, отгороженную холщовыми «стенами» от такой же бедноты, как они сами. Они промыкались там три или четыре года. А то и целый срок, память тех времен его частенько подводит.