Жемчужина гарема - [2]

Караван со всех сторон окружали воины гази.[1] Они карабкались по крутым склонам гор, прыгали со скал, с тяжелым топотом скакали по тропинке на лошадях и со всего маху врезались в путников. Их длинные винтовки, джеззали, были направлены в охваченную паникой толпу. Выстрелы так и щелкали один за другим, и люди Джорджа Спенсера падали с лошадей и верблюдов. Тропинка была усеяна их телами, и фанатики добивали раненых кинжалами.

Розалинд, получив пулю меж лопаток, умерла мгновенно. Она едва успела почувствовать боль, и тьма поглотила ее. Джордж, издав крик ярости и отчаяния, одним махом спрыгнул с лошади. Но так и не успел дотянуться до жены: широкий клинок пронзил ему сердце. И он испустил дух с именем Розалинд на устах. Аннабель застывшим взглядом смотрела на невообразимо страшные вещи, которые творились вокруг. Она словно окаменела, сидя в седле на своем маленьком пони. Горцы резали «неверных» – собак феринге, издавая ликующие вопли, которые с такой силой били в барабанные перепонки, что Аннабель казалось, будто эти звуки раздаются у нее в голове.

Все вокруг вертелось и кружилось, как в адском водовороте. Перед глазами Аннабель мелькали лица афганцев – смуглые, бородатые, с ослепительно белыми зубами. Пронзительно ржали лошади. В воздухе висел пороховой дым. Потом он рассеялся, и рядом с Аннабель возник человек. Внутренним чутьем она поняла: сейчас решается ее судьба. У гази была маленькая остроконечная бородка, длинные локоны, выбивавшиеся из-под тафьи, и фанатично горящие глаза. Он уже занес над Аннабель свой кинжал, хибер, готовясь снести ей голову.

Рот девочки открылся в беззвучном крике. Капюшон упал на плечи. Огромные остановившиеся глаза были полны ужаса.

Когда гази увидел изумрудные бездонные глаза девочки, ее ослепительно белую кожу и волосы цвета бронзы, словно светившиеся в полумраке, яростная жажда крови в его взгляде сменилась раздумьем.

– Акбар-хан.

Аннабель услышала это невнятное бормотание, несмотря на страх, который лишил ее дара речи и способности двигаться. И вдруг большие руки подхватили Аннабель под мышки, оторвали от седла и подняли в воздух. У перепуганной насмерть девочки вырвался дикий, нечеловеческий крик. Горец с хохотом швырнул ее впереди себя на седло, так перекрутив плащ, что руки Аннабель оказались плотно прижатыми к бокам. Потом он крикнул что-то, обернувшись к своим товарищам, продолжавшим резню. Аннабель не поняла, ответили ему или нет, потому что воздух раздирала какофония воплей.

Лошадь галопом помчалась по дороге, и в ушах засвистел колючий ветер, предвестник близкой зимы. Волосы девочки разметались, глаза наполнились влагой. И трудно было понять, когда же во время долгого их пути из них полились настоящие слезы. Слезы безудержного, смешанного со страхом горя.

Глава 1

Сентябрь 1841 года

Кристофер Рэлстон с огорчением подумал, что сегодняшнее похмелье сильно превосходит все предыдущие. А уж кто, как не он, разбирается в этом. Солнце, казалось ему, слишком ярко сияет на пронзительно голубом небе, какое можно увидеть только в горах. И лучи его, отражаясь от снежных вершин, неприятно слепят глаза своим блеском.

Обычно величие афганской природы глубоко трогало Кристофера – даже если он чувствовал себя неважно. Но сегодня день выдался на редкость противный. Веселые равнины и суровые горы, ручьи, которые деловито и храбро пробивали себе извилистую дорогу среди скал, – ничто не могло облегчить неутихающую боль в висках, снять жжение в глазах, увлажнить пересохший рот, успокоить взбунтовавшийся желудок и прогнать тяжкую цепенящую депрессию.

«Зачем я это делаю?» – удивлялся Рэлстон, как, впрочем, всегда в таких случаях. Для чего нужно было играть последнюю партию… и еще одну, последнюю… и самую последнюю? И пить последнюю порцию бренди… и еще одну, тоже последнюю, а потом уже самую последнюю? Зачем каждую ночь он падает в полубесчувственном состоянии на походную кровать, на чем свет стоит ругая денщика, который расстегивает ему крючки и пуговицы, стягивает сапоги и укладывает спать?

Дурацкий вопрос. Кто на его месте не искал бы забвения? Ведь загнали его в Богом забытую дыру, на самую окраину цивилизованного мира. И обрекли на скучную лейтенантскую службу в кавалерии Ост-Индской британской компании.[2]

Господи, какая ирония судьбы! Губы Рэлстона скривились в насмешливой улыбке. Он, достопочтенный Кит Рэлстон, любимец общества – несмотря на скверную репутацию (а может быть, именно благодаря ей), он, лихой капитан седьмого кавалерийского драгунского полка, в пьяном порыве угодил в эту тьму кромешную.

– Прошу прощения, сэр, но мы скачем уже четыре часа. Людям надо бы перекусить.

Интонации сержанта Абдула Али были мягкими, как дождевые струи, но вежливое его замечание все же звучало приказом. Кит резко кивнул: в напоминаниях, мол, не нуждаюсь.

– Я хочу устроить привал вон под теми деревьями, чтобы не быть на виду.

Кит указал хлыстиком на небольшую рощицу, которая пряталась между скал. На фоне голой песчаной равнины она походила на драгоценный камень ярко-зеленого цвета.

– Конечно, сэр, – пробормотал тактичный сержант, – прекрасный выбор.