Жемчуг перед свиньями - [35]

Субботы были посвящены посещениям Ирен, снова переведенной в Хагенау за хорошее поведение. (Надзирательница прониклась к ней симпатией и похлопотала перед тюремной администрацией, чтоб ее протеже вернули на прежнее место). Каждый раз, когда он видел Ирен в серой тюремной одежде, толстых чулках и грубых башмаках, с короткой, строгой стрижкой, открывающей затылок и уши – он понимал, какими крепкими узами связан с ней, она, наверное, околдовала его, загипнотизировала, это точно! И, как это всегда бывает при большой любви, он не смог бы точно сказать, почему так любил ее. Во время каждого короткого свидания Ромуальд долго говорил с ней о жемчужинах.

Положение осложнилось в тот день, когда, желая выгнать сов из северной башни, Ромуальд упал с лестницы, разбился и сломал ногу.

Тибо отвез его к себе.

***

Ромуальд был убит: он не мог ни встать ни сесть, а жемчужины портились на глазах.

Он лежал на кровати в маленькой комнате, смежной с лабораторией, вытянув ногу в гипсе, с тремя подушками под спиной. После долгих и мучительных колебаний, он посвятил своего кузена в тайну ожерелья и необходимости специальных морских ванн. Тот смотрел на него очень внимательно, нахмурив брови, растерянный и опечаленный.

– Это вопрос жизни или смерти, Тибо. Тебе надо обязательно поехать к морю…

– Мне, к морю?

– Да. Хоть раз в неделю. Это недостаточно, я знаю. Им нужны ванны по часу, раз в день. Но это лучше, чем ничего.

– Мне надо ехать на берег моря, окунуть жемчужины в морскую воду… Да?

– Да. Тибо. Я не могу тебя просить отвезти меня туда.

– Туда? Куда «туда».

– Ну, на берег моря.

– Да, да… Я обещаю тебе это, Ромуальд. Отдохни немного. Постарайся заснуть.

…Я постараюсь, мой бедный Тибо, я постараюсь… Боже, что за жизнь! – застонал Ромуальд, прижимая сумочку с жемчужинами к животу.

Тибо Рустагиль прошел незаметно в свою контору, снял телефонную трубку, открыл справочник на букву «П» и нашел номер психиатрической больницы в Сен-Или, главного врача, которой он немного знал.

***

Воспользовавшись простынями, шелковой лестницей, ключами и тому подобным, при помощи одного сумасшедшего, который считал себя Наполеоном, и сторожа, называвшего себя Жозефиной, Ромуальду удалось бежать из больницы для душевнобольных в Сен-Или темной, безлунной ночью.

В руке он держал чемоданчик, где лежали предметы туалета и ожерелье, которое санитары, милые и предупредительные оставили ему, чтоб он не скучал в своем обитом мягком боксе, а в кармане был бумажник с несколькими банкнотами их ему дал один сумасшедший, бывший фальшивомонетчик. Последний из Мюзарденов сел на первый же поезд на вокзале в Доле и отправился на побережье Нормандии с пересадкой в Париже на вокзале Мэн-Монпарнас.

Жемчужины находилось в воде целых три часа. И это было именно то, что нужно. Божественные жемчужины обрели свой блеск только неделю спустя. Проведи он еще десять дней или две недели в психлечебнице, и можно было бы поставить крест на ожерелье, которое в нормальном состоянии стоило не меньше полумиллиарда.

Когда ожерелье вновь стало тем, чем оно никогда и не должно было перестать быть, Ромуальд отправился в Хагенау, к Ирен, перепеденной с фермы в библиотеку. Они надеялись, что она выйдет на свободу через 7–8 лет, так что их союз станет возможным где-нибудь к 1977 году. После визита в Хагенау он поехал в Кьефран, решив объяснить все от начала до конца, может быть, при помощи рисунков, своему кузену, движимый желанием убедить того помочь ему. И помощь эта могла быть очень большой, так как он знал, что если инженер во что-нибудь поверит, он отдастся этому без оглядки.

Когда Ромуальд приехал в деревню, небо было серым и печальным, падал снег. Декабрьский холод немного отпустил, снег огромным белым ковром тихо накрыл поля, фермы, леса и долины.

Было 30 декабря, год подходил к концу.

Полагая, что его кузен почти полностью излечился от маниакально-депрессинного психоза, Тибо Рустагиль закрыл глаза на его бегство из лечебницы.

– Я улажу это дело с доктором Гаркимбуа, – сказал он.-Это мой друг. А ты… ты выглядишь выздоровевшим.

– Я никогда не был болен, я не сумасшедший, Тибо, уверяю тебя.

Мужчины встретили Новый год в столовой. Все было тихо и спокойно. Прекрасная звездная ночь простиралась над Кьефраном. Старая Огюстина, которая готовила еду и обстирывала изобретателя, закатила такой ужин в духе Пантагрюэля, какие устраивают разве что в самых шикарных ресторанах Парижа. Но старушка не могла долго держать язык за зубами, и вскоре вся округа знала, что Ромуальд вернулся в – энный раз в родные места и живет у своего кузена. Впрочем, фотограф только теребил жидкий пушок под подбородком.

***

Старая Огюстина не включила в меню устриц, поэтому Ромуальд, не мешкая, – было ужо 5 часов вечера – вскочил в микролитражку своего друга и отправился в самый крупный рыбный магазин Мерлянкует в Везуле, где и купил шесть дюжин светлых устриц, и четыре дюжины темных.

Под торжествующим взглядом Рбмуальда, Тибо поднял на свет серую жемчужину в медно-зеленых пятнах, которую он только что достал из своей устрицы.

– Черт побери! Жемчужина! – вскрикнул изобретатель.