Желтый лик - [33]

Столовая без окон и всегда в ней горит электричество. Летом под потолком жужжит электрический веер, зимой уютно потрескивает уголь в камине. Огромный буфет из черного дерева, чудесной китайской работы, с тонкой резьбой и барельефами чудовищ-драконов, сплошь уставлен дорогим хрусталем, пекинскими фарфоровыми и серебряными безделушками. Большие старинные часы на стене ткут однообразный, сонливый узор звуков, аккомпанирующих бесстрастный, трескучий говор женщин, неожиданно падающий в тишину, как частые шлепки по мягкому телу в пустом подвале.

Разговор за завтраком всегда строго-деловой и отрывистый. Тщательно обсуждается menue, делятся впечатлениями прошедшей ночи, жалуются друг дружке на дороговизну, на скаредность гостей. Иногда поднимается вопрос о кредитоспособности того или другого клиента. Говорят почти исключительно подруги, miss Helene и miss Mabel, пережившие в прошлом, до мировой войны, лучшие дни в Шанхае, когда европейские женщины ценились как привозная роскошь, да и публика тогда была не та, что теперь.

Miss Mabel не может хладнокровно говорить об «этих грязных русских женщинах», занесенных беженским потоком в Шанхай.

— И чего это Городской совет смотрит, — шипит она, поблескивая сплошной золотой челюстью, презрительно поджав нижнюю отвислую губу. — От них на улицах прохода нет мужчинам; они заполнили собою все китайские притоны…

Бой Номер Первый почтительно прислуживает женщинам, угадывает каждое их желание. По его немому знаку действует целый ряд безмолвных, дрессированных боев, совершающих великое таинство — насыщение трех главных госпож дома. С улицы изредка доносятся отдаленные гудки моторов и гортанные напевы продавцов и ремесленников, сопровождаемые звоном, ударами в гонг, условными свистками. Кот Том завтракает тут же, у ног хозяйки, из специальной фарфоровой миски. Ему прислуживает ама A-Синь и, время от времени, женщины потчуют его лакомыми кусками из своих тарелок. Том ест лениво, без аппетита, смешно облизывает широким язычком длинные рыжие усы, степенно потягивается. A-Синь, сидя на корточках, все время гладит его по спине, щекочет в шейку, за ушами, ласково уговаривает его, как капризного ребенка, расхваливает куски…

За пудингом в беседе старух уж мелькают имена young ladies. Почти всегда хозяйка кем-нибудь недовольна. То одна из барышень чересчур небрежно относится к своим обязанностям, увлекшись гостем, другая неожиданно появилась нагая из «Турецкой гостиной», предназначенной для любителей, с особой платой за вход, в общую залу, где танцуют вечные фокстроты, уон и ту-стэпы в бальных платьях и, лишь заказав шампанское, можно позволить себе вольность вроде поцелуя или посадить женщину к себе на колени.

— Кажется, пора ей знать, что у меня не матросский кабак, а приличный дом, — негодует она, искренне возмущенная до глубины души.

Miss Mabel поддакивает ей, подобострастно подхватывает на лету мысль хозяйки, доводит ее до логического конца:

— В самом деле, что о «нас» могут подумать порядочные джентльмены после таких выходок? Если женщина не умеет вести себя прилично, пусть идет в «траншеи»[24] а не компрометирует нас…

Miss Mary задумчиво облизывает красным острым языком крем с ложечки или сосредоточенно курит папироску, зажав ее тоненькими пальчиками, устремив взгляд на пышную олеографию на стене напротив, чрезвычайно заинтересованная сочно написанными аппетитными фруктами. Изредка, когда речь заходит о ком-нибудь из ее любимиц, она быстро-быстро пускает к потолку синие колечки и, щурясь на свет, наружно спокойная, томная, роняет вскользь ленивым голосом:

— Но вы забыли, моя милая, что именно эта барышня — украшение нашего дома и приносит наибольший доход делу. И потом… Ведь вместе с нею перейдут в другой дом ее постоянные клиенты…

После замечания miss Mary сразу наступает неловкая тишина, в которой отчетливо слышны стук маятника и резкие звонки в комнатах женщин наверху. Прислуга бесшумными движениями убирает со стола, сдвигает стулья, а бой Номер Первый почтительно докладывает miss Mary о заказанных по телефону отдельных кабинетах и young ladies. Подруги молча тянут из крошечных чашечек свой послеобеденный кофе, чутко прислушиваясь к отрывистым распоряжениям директрисы. Тихим властным голосом miss Mary распределяет женщин, гостиные, отдельные кабинеты, выписывает для буфета напитки, точно указывает каждому бою его место, окончательно устанавливает официальную программу вечера.

Телефон, не переставая, звонит, вызывая то одну, то другую женщину. Они спускаются вниз в прозрачных шелковых кимоно, торопливо шаркают домашними туфлями на босу ногу. Постепенно оживают верхние этажи: доносится нестройный визгливый гул женских голосов. В комнатах шумно раскрывают окна, наглухо закрытые ставни, раздвигают плотные гардины, поднимают шторы. Прислуга лихорадочно убирает комнаты и коридоры, делает постели, вытряхивает матрацы и вместе с дневным светом и воздухом в дом врывается звон трамваев, гудки моторов, гортанный, надрывающий слух, напев уличных разносчиков. Полуголые женщины с распущенными волосами и грязно-пестрыми от стершейся краски, пудры и крема лицами суетливо перебегают по коридору из комнаты в комнату, взвизгивают и хохочут охрипшими испитыми голосами, коверкают фразы на официальном английском языке, ссорятся и сплетничают, быстро-быстро глотая слова, отчаянно жестикулируя руками и всем телом, выступающим из распахнутого прозрачного кимоно. В ваннах нагие женщины полощатся при открытых дверях, на весь коридор перекликаются с подругами, ругают неловкую прислугу. Бои и амы мылят их греческими губками, делают им притирания мохнатыми полотенцами, деловито приготовляют тазы с разведенным, как лиловые чернила, марганцевым калием…