Желтый. История цвета - [37]
Как и живописцы Средневековья, художники Нового времени располагают весьма обширной палитрой, позволяющей им передать на полотне разнообразные оттенки желтого. Если они расходуют все это очень экономно, в отличие от своих предшественников, то дело тут не в технических проблемах и не в тонкостях химии красок, а в девалоризации желтого и скромном месте, которое этот цвет занимает в материальной культуре их эпохи. Они чаще употребляют желтые пигменты для смешивания с красками других цветов или для лессировки, чем для использования в качестве доминирующего цвета.
Древнейшие желтые пигменты – это охра, то есть глина с высоким содержанием гидроксидов железа, которой пользовались еще художники палеолита. Все они стойкие и прочные, но у них слабая укрывистость. Если помимо железа охра содержит еще оксид марганца, она дает темно-желтый цвет, ближе к коричневому: такая краска называется умбра. Многие художники XVI–XVII веков предпочитают умбру обычной охре, тем более что от прокаливания она приобретает очень привлекательный красновато-коричневый оттенок.
Существует желтый краситель, почти столь же древний, как охра, который без проблем сочетается с минеральными красками, но совершенно не сочетается с красителями, содержащими металл, – это аурипигмент, природный сульфид мышьяка. Это высокотоксичный продукт (в нем содержатся сера и мышьяк!), поэтому работать с ним нужно с большой осторожностью и только на небольших по площади поверхностях. Однако он дает великолепные желтые тона, светлые и сияющие, если в красителе больше серы, либо близкие к оранжевому, если в нем преобладает мышьяк. Художники пользуются аурипигментом, чтобы заменить золото, и умеют создавать его искусственно, смешивая серу и реальгар, однако искусственный аурипигмент на воздухе чернеет быстрее, чем натуральный. Поэтому иногда все же приходится использовать драгоценный металл, либо поддельное золото, обладающее более или менее выраженным рыжеватым оттенком, и сделанное из смеси серы, олова, ртути и солей аммония.
Тем не менее в живописи XV–XVI веков самые распространенные желтые красители – это не охра и не аурипигмент, а краски, изготовленные на основе сплава свинца и олова. Они были известны еще древним римлянам, но на исходе Средневековья появилось множество новых рецептов, в которых предлагалось различное соотношение свинца и олова, а также различная температура для их сплавления. Если доля олова небольшая, температура может быть умеренной (в диапазоне от 300 до 600 градусов). Изготовленный таким образом пигмент назывался массикот, или королевская желть. Краска действительно великолепная, но нестойкая: она блекнет на свету, а со временем приобретает зеленоватый оттенок или чернеет. Если же смешать свинец и олово в равных пропорциях, температуру надо поднять до 850–900 градусов; вот почему этот второй вариант красителя часто изготавливают создатели витражей [стекольщики], которые добавляют в смесь песок. Такой желтый пигмент на базе свинца и олова прочнее, чем массикот, но столь же ядовитый. Вообще говоря, когда читаешь старинные руководства для красильщиков, трудно разобраться, о котором из двух вариантов идет речь: сами рецепты слишком разнообразны, а на лексику в этих текстах положиться нельзя[147]. В этой области, как и в других, авторы, пишущие по-латыни, точнее выражают свои мысли, и их легче понять, чем тех, кто пишет на местном языке, особенно на одном из итальянских диалектов. Как, например, расшифровать загадочный giallorino, который появляется уже в «Книге искусства» флорентийца Ченнино Ченнини в начале XV века и который потом часто упоминается в трактатах XVIII столетия?[148] Что это – некий особенный пигмент, приготовленный из смеси свинца и олова? Или просто массикот? Или же разновидность «неаполитанского желтого»?
«Неаполитанский желтый», однако, существенно отличается от двух предыдущих, хотя не менее ядовит. Состоит он в основном из сурьмы и свинца; в природе встречается в виде магматической горной породы, образовавшейся во время вулканического извержения; его в изобилии находят на склонах некоторых вулканов. Этот краситель знали еще древние египтяне и римляне, но на картинах великих европейских мастеров мы видим его только начиная с XVI века. «Неаполитанским желтым» его назвали потому, что добывается он преимущественно на склонах Везувия. Это стабильный пигмент, обладающий высокой укрывистостью, дающий красивые насыщенные желтые тона, которые, однако, часто имеют розоватый или беловатый оттенок. Его можно создать искусственно, соединив свинец с антимониатом калия или сульфатом кальция, однако это сложный процесс, и достичь нужного результата очень трудно.
Для своей гаммы желтых тонов художники используют также смолы различных экзотических деревьев (одна из них, гуммигут, дает прочные, светлые тона, но им не хватает насыщенности), а также лаки. Лаки представляют собой растворы древесных смол, которые выливаются на металлическую поверхность (чаще всего алюминиевую), на которой они высыхают, покрывая ее тонким слоем. Чаще всего применяют лак из цервы, это очень стойкая краска, но получаемые от нее желтые тона имеют легкий зеленоватый оттенок. Есть еще один растительный лак, штильгельб, вырабатываемый на основе ягод крушины или листьев каштана. Он тоже дает стойкие, но зеленоватые желтые тона, вдобавок еще и тусклые. Им пользуются главным образом для того, чтобы изобразить цвет тени, а также для лессировки.
Красный» — четвертая книга М. Пастуро из масштабной истории цвета в западноевропейских обществах («Синий», «Черный», «Зеленый» уже были изданы «Новым литературным обозрением»). Благородный и величественный, полный жизни, энергичный и даже агрессивный, красный был первым цветом, который человек научился изготавливать и разделять на оттенки. До сравнительно недавнего времени именно он оставался наиболее востребованным и занимал самое высокое положение в цветовой иерархии. Почему же считается, что красное вино бодрит больше, чем белое? Красное мясо питательнее? Красная помада лучше других оттенков украшает женщину? Красные автомобили — вспомним «феррари» и «мазерати» — быстрее остальных, а в спорте, как гласит легенда, игроки в красных майках морально подавляют противников, поэтому их команда реже проигрывает? Французский историк М.
Почему общества эпохи Античности и раннего Средневековья относились к синему цвету с полным равнодушием? Почему начиная с XII века он постепенно набирает популярность во всех областях жизни, а синие тона в одежде и в бытовой культуре становятся желанными и престижными, значительно превосходя зеленые и красные? Исследование французского историка посвящено осмыслению истории отношений европейцев с синим цветом, таящей в себе немало загадок и неожиданностей. Из этой книги читатель узнает, какие социальные, моральные, художественные и религиозные ценности были связаны с ним в разное время, а также каковы его перспективы в будущем.
Уже название этой книги звучит интригующе: неужели у полосок может быть своя история? Мишель Пастуро не только утвердительно отвечает на этот вопрос, но и доказывает, что история эта полна самыми невероятными событиями. Ученый прослеживает историю полосок и полосатых тканей вплоть до конца XX века и показывает, как каждая эпоха порождала новые практики и культурные коды, как постоянно усложнялись системы значений, связанных с полосками, как в материальном, так и в символическом плане. Так, во времена Средневековья одежда в полосу воспринималась как нечто низкопробное, возмутительное, а то и просто дьявольское.
Исследование является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро, посвященного написанию истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века. Начав с престижного синего и продолжив противоречивым черным, автор обратился к дешифровке зеленого. Вплоть до XIX столетия этот цвет был одним из самых сложных в производстве и закреплении: химически непрочный, он в течение долгих веков ассоциировался со всем изменчивым, недолговечным, мимолетным: детством, любовью, надеждой, удачей, игрой, случаем, деньгами.
Данная монография является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро – истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века, начатого им с исследования отношений европейцев с синим цветом. На этот раз в центре внимания Пастуро один из самых загадочных и противоречивых цветов с весьма непростой судьбой – черный. Автор предпринимает настоящее детективное расследование приключений, а нередко и злоключений черного цвета в западноевропейской культуре. Цвет первозданной тьмы, Черной смерти и Черного рыцаря, в Средние века он перекочевал на одеяния монахов, вскоре стал доминировать в протестантском гардеробе, превратился в излюбленный цвет юристов и коммерсантов, в эпоху романтизма оказался неотъемлемым признаком меланхолических покровов, а позднее маркером элегантности и шика и одновременно непременным атрибутом повседневной жизни горожанина.
Книга известного современного французского историка рассказывает о повседневной жизни в Англии и Франции во второй половине XII – первой трети XIII века – «сердцевине западного Средневековья». Именно тогда правили Генрих Плантагенет и Ричард Львиное Сердце, Людовик VII и Филипп Август, именно тогда совершались великие подвиги и слагались романы о легендарном короле бриттов Артуре и приключениях рыцарей Круглого стола. Доблестные Ланселот и Персеваль, королева Геньевра и бесстрашный Говен, а также другие герои произведений «Артурианы» стали образцами для рыцарей и их дам в XII—XIII веках.
Ни для кого не секрет, что современные СМИ оказывают значительное влияние на политическую, экономическую, социальную и культурную жизнь общества. Но можем ли мы безоговорочно им доверять в эпоху постправды и фейковых новостей?Сергей Ильченко — доцент кафедры телерадиожурналистики СПбГУ, автор и ведущий многочисленных теле- и радиопрограмм — настойчиво и последовательно борется с фейковой журналистикой. Автор ярко, конкретно и подробно описывает работу российских и зарубежных СМИ, раскрывает приемы, при помощи которых нас вводят в заблуждение и навязывают «правильный» взгляд на современные события и на исторические факты.Помимо того что вы познакомитесь с основными приемами манипуляции, пропаганды и рекламы, научитесь отличать праву от вымысла, вы узнаете, как вводят в заблуждение читателей, телезрителей и даже радиослушателей.
Книга известного политолога и публициста Владимира Малинковича посвящена сложным проблемам развития культуры в Европе Нового времени. Речь идет, в первую очередь, о тех противоречивых тенденциях в истории европейских народов, которые вызваны сложностью поисков необходимого равновесия между процессами духовной и материальной жизни человека и общества. Главы книги посвящены проблемам гуманизма Ренессанса, культурному хаосу эпохи барокко, противоречиям того пути, который был предложен просветителями, творчеству Гоголя, европейскому декадансу, пессиместическим настроениям Антона Чехова, наконец, майскому, 1968 года, бунту французской молодежи против общества потребления.
По прошествии пяти лет после выхода предыдущей книги «По Фонтанке. Страницы истории петербургской культуры» мы предлагаем читателям продолжение наших прогулок по Фонтанке и близлежащим ее окрестностям. Герои книги – люди, оставившие яркий след в культурной истории нашей страны: Константин Батюшков, княгиня Зинаида Александровна Волконская, Александр Пушкин, Михаил Глинка, великая княгиня Елена Павловна, Александр Бородин, Микалоюс Чюрлёнис. Каждому из них посвящен отдельный очерк, рассказывающий и о самом персонаже, и о культурной среде, складывающейся вокруг него, и о происходящих событиях.
Произведения античных писателей, открывающие начальные страницы отечественной истории, впервые рассмотрены в сочетании с памятниками изобразительного искусства VI-IV вв. до нашей эры. Собранные воедино, систематизированные и исследованные автором свидетельства великих греческих историков (Геродот), драматургов (Эсхил, Софокл, Еврипид, Аристофан), ораторов (Исократ,Демосфен, Эсхин) и других великих представителей Древней Греции дают возможность воссоздать историю и культуру, этногеографию и фольклор, нравы и обычаи народов, населявших Восточную Европу, которую эллины называли Скифией.
Сборник статей социолога культуры, литературного критика и переводчика Б. В. Дубина (1946–2014) содержит наиболее яркие его работы. Автор рассматривает такие актуальные темы, как соотношение классики, массовой словесности и авангарда, литература как социальный институт (книгоиздание, библиотеки, премии, цензура и т. д.), «формульная» литература (исторический роман, боевик, фантастика, любовный роман), биография как литературная конструкция, идеология литературы, различные коммуникационные системы (телевидение, театр, музей, слухи, спорт) и т. д.
В книге собраны беседы с поэтами из России и Восточной Европы (Беларусь, Литва, Польша, Украина), работающими в Нью-Йорке и на его литературной орбите, о диаспоре, эмиграции и ее «волнах», родном и неродном языках, архитектуре и урбанизме, пересечении географических, политических и семиотических границ, точках отталкивания и притяжения между разными поколениями литературных диаспор конца XX – начала XXI в. «Общим местом» бесед служит Нью-Йорк, его городской, литературный и мифологический ландшафт, рассматриваемый сквозь призму языка и поэтических традиций и сопоставляемый с другими центрами русской и восточноевропейской культур в диаспоре и в метрополии.
Монография посвящена исследованию литературной репрезентации модной куклы в российских изданиях конца XVIII – начала XX века, ориентированных на женское воспитание. Среди значимых тем – шитье и рукоделие, культура одежды и контроль за телом, модное воспитание и будущее материнство. Наиболее полно регистр гендерных тем представлен в многочисленных текстах, изданных в формате «записок», «дневников» и «переписок» кукол. К ним примыкает разнообразная беллетристическая литература, посвященная игре с куклой.
Сборник включает в себя эссе, посвященные взаимоотношениям моды и искусства. В XX веке, когда связи между модой и искусством становились все более тесными, стало очевидно, что считать ее не очень серьезной сферой культуры, не способной соперничать с высокими стандартами искусства, было бы слишком легкомысленно. Начиная с первых десятилетий прошлого столетия, именно мода играла центральную роль в популяризации искусства, причем это отнюдь не подразумевало оскорбительного для искусства снижения эстетической ценности в ответ на запрос массового потребителя; речь шла и идет о поиске новых возможностей для искусства, о расширении его аудитории, с чем, в частности, связан бум музейных проектов в области моды.
Мода – не только история костюма, сезонные тенденции или эволюция стилей. Это еще и феномен, который нуждается в особом описательном языке. Данный язык складывается из «словаря» глянцевых журналов и пресс-релизов, из профессионального словаря «производителей» моды, а также из образов, встречающихся в древних мифах и старинных сказках. Эти образы почти всегда окружены тайной. Что такое диктатура гламура, что общего между книгой рецептов, глянцевым журналом и жертвоприношением, между подиумным показом и священным ритуалом, почему пряхи, портные и башмачники в сказках похожи на колдунов и магов? Попытка ответить на эти вопросы – в книге «Поэтика моды» журналиста, культуролога, кандидата философских наук Инны Осиновской.
Исследование доктора исторических наук Наталии Лебиной посвящено гендерному фону хрущевских реформ, то есть взаимоотношениям мужчин и женщин в период частичного разрушения тоталитарных моделей брачно-семейных отношений, отцовства и материнства, сексуального поведения. В центре внимания – пересечения интимной и публичной сферы: как директивы власти сочетались с кинематографом и литературой в своем воздействии на частную жизнь, почему и когда повседневность с готовностью откликалась на законодательные инициативы, как язык реагировал на социальные изменения, наконец, что такое феномен свободы, одобренной сверху и возникшей на фоне этакратической модели устройства жизни.