Желтый дьявол - [48]
…А-лай… ла… уи… уи…
Поет на корме китаец… шевелит рулем… Тихо… тепло… хорошо…
Глаза зажмурил…
— Нашел… — слышит…
— А все-таки я тебя нашел, Сергей… Вот — повезло…
— А…
Но Сергей сквозь дрему — только улыбкой…
— А Ольга-то… во Владивостоке… теперь… — Ефим ему…Улыбка еще ярче, теплее…
— Ольга…
— …Вот мой план действий, — расскажи там, а это — передашь, как шифр и пароль… Довольно там паники и слез… Надо сейчас же приступить к организации отрядов в сопки… Заводы остановить… Взорвать, если понадобится… Дезорганизовать тыл, — вот наша задача теперь… сейчас… — передай там… Ну… прощай…
Один — спокойный, уверенный… С новыми силами. Опять — в бой…
7. Что делать?
— Стой, стой!.. Не бросай… — это что?..
— Да так, старая газета, — видишь грязная, — все равно ни чорта не разобрать…
Тот берет, разглаживает ее, присматривается.
— Смотри! — и начинает ему читать вслух:
— …Видал — миндал!.. Как они его боятся?..
— Да-а!.. А говорили — убит…
— Враки!.. Как и Москву каждый день берут… А видишь — организует отряды в Ольгинском уезде… Ну, значит, доберется и до Сучанской долины…
— Доберется, — там шахтеры…
У-уу…у-уууууууу…
— Слышишь, гудит — идем скорее, а то закроют ворота… Бегом в завод.
Мимо далмата[12] в механическую…
Там — у станков по рукам, группами — ходит обрывок газеты… Разговор полушопотом. Подмигиванье… Тайные взгляды…
— Дело будет! — К новичку слесарю Дубровский, токарь:
— Видал?
— Пора… — только и сказал тот.
— Верно… Ша — работать! Надо собираться в сопки.
— Дело!..
Всю ночь говорили — ни до чего не договорились.
А надо бы: здесь — Сухановы, Мельниковы гибнут…
Там — Гордеевки… Ивановки…
Край стонет от расстрелов, виселиц, нагаек…
Города живут жутью.
Пора…
С чем… Как…
Кто…
— …Он… Лазо… здесь… даже белогвардейские газеты об этом трубят.
— Рабочие знают… говорят! — что мы молчим?..
— Есть, которые сами к нему собираются…
— Знают его…
— Это… — командующий…
— Да… — Игорь вошел: — Вот… читайте…
Разрушать заводы… всеобщую забастовку…
Организовать рабочие отряды — в сопки…
Дезорганизовать тыл…
— Ну!.. — десяток молодых голосов.
…Все готовы.
Хоть завтра, хоть сейчас…
А глаза — огнями.
И таинственность.
… «Старики» остались…
…Молодежь…
К Лазо…
Глава 18-я
ЭШЕЛОНЫ СМЕРТИ
1. Кочегар Спиридоныч
— Кто до Красноярска?.. Прошу возвратить билеты.
— Как, уже?
В вагоне поднялась суета. Стаскивают с полок чемоданы, наспех увязывают узлы. Плачет ребенок. Скоро. Поезд прибавляет ходу.
Та-та-та-та-та-та: чаше колеса. Скоро. Уже за холмом справа зубчатой каймой поднялись сторожа Енисея— горы.
Растут… приближаются… и…
Еще поворот…
Колокольни… Дома… Водокачка…
Приехали.
Публика — валом к дверям… с корзинками, узлами, но…
Дверь отворилась…
Четверо.
Папахи… шашки… наганы.
— Прошу, господа, приготовить документы.
Осмотр.
Замолкли. Готовят документы. Недовольны.
Про себя, втихомолку:
— Черти… Чтоб им подохнуть… На каждой станции смотрят.
Бедно одетый, среднего роста, молча — белый листок… Глаза — в сторону.
— Гм… — Низенький офицер с красным носом и бесцветными глазами долго смотрит… Потом — на язык…
— Ага!.. Пристает и… кисло.
— Мытый?
— Что?
— Мытый, говорю, паспорт?
— Нет!.. Что вы.
— Ладно. Дурака не валяй. Забрать! Забрали.
— Не говорит, кто он?
— Нет, путается… Да не видно, что ли: красноармеец… из лагерей бежал, должно.
— А, чорт с ним. В тюрьму!
А через пять дней: …при сем препровождается в ваш эшелон для дальнейшего направления… и проч.
Комендант эшелона — караульному унтер-офицеру:
— Петренко! Ткни его куда-нибудь.
— Слушаю-сь, господин поручик!
Звякает замок, и с визгом медленно откатывается дверь теплушки. В просвете лица: бледные… синие… грязные…
— Чего высунулись?.. Назад!.. Ну, а ты… Полезай!
Замок звякнул… Закрыли.
Темнота… духота… вонь… И чей-то голос над ухом взволнованно:
— Спиридоныч! Ты ли?
— Я!
2. Живое кладбище
— Моя пампушка, моя!.. — кричит китаец.
Хлебная корка, брошенная через окно вагона, подхватывается десятком рук. Но китаец держит ее крепко.
— Моя, моя…
В ту же секунду, кто-то ударом сапога в висок сваливает его.
— Бей его!
— Лупи!
Наваливаются гурьбой. Давят коленями.
— За что? — Кто-то интеллигентного вида пытается протестовать.
— Крой его, крой!
Несколько рук вырывают корку из желтых плотно сжатых зубов китайца.
В теплушке девяносто человек. Удушливый смрад: едкий дым махорки и человеческих испарений.
Вторая неделя: вши, грязь. Без хлеба. Двери заперты. Куда они едут? Куда их везут? От станции к станции… Они — пленники белых.
Слышно — открывают дверь.
Голова прапорщика Колгунова.
— Кто тут Марченко?
— Я! — откликается в углу лежащий человек.
— Выходи на допрос.
— Он болен… — за Марченко отвечают другие.
Но прапорщик Колгунов, как всегда пьяный, не терпит возражений. Он с руганью лезет в вагон и, ударяя наганом направо и налево, пробирается к больному.
— Вставай! — Пинок ногой.
Больной не шевелится.
— Вставай! — Колгунов вздергивает его на ноги и силой выталкивает из вагона.
Больной падает, ударяясь головой об рельсы.
— Это зверство! Нельзя так обращаться с больными, — восклицает кто-то.
Прапорщик Колгунов оборачивается.
— Кто там говорит? Выходи! Ну…
Никто не шевелится.
— Выходи! — и прапорщик Колтунов хватает ближайшего за руку.
