Желтый билет - [46]

— Только не демократам.

— Это точно. Если они не получат большинства в основных штатах, если Нью-Йорк, Иллинойс, Калифорния, Пенсильвания и еще пара других не пойдут за ними, исход ноябрьских выборов будет предельно ясен, не так ли?

— Еще бы.

Мурфин восхищенно поцокал языком.

— Потрясающе, не правда ли? — внезапно его посетила какая-то мысль, потому что уголки рта поползли вниз, а на лбу появились складки морщин. — Но я не представляю, кто мог это все придумать? Уорнеру Бакстеру Гэллопсу такое не по зубам.

— Нет, это не он, — кивнул я.

— И мне кажется, это не ЦРУ.

— Да, — я вновь кивнул, — для них это слишком большой кусок, особенно сейчас.

— И республиканцы не пойдут на такое. Над ними все еще витает тень Уотергейта.

— Я думаю, они тут ни при чем, хотя именно они и окажутся в выигрыше.

— Есть другие идеи? — спросил Мурфин.

— У меня нет, но, кажется, я знаю человека, у которого их предостаточно.

— Кто это?

— Мой дядя Ловкач. Мне, разумеется, неизвестно, какова его роль в этой истории, но полагаю, что у него должны быть интересные мысли. Особенно, если учесть, что организовать забастовку и тем самым предопределить поражение Чадди Джуго предложил именно он.

Глава 18

«Олд Феллоу Холл», двухэтажное кирпичное здание, находился в шести кварталах от «Тихого уголка». На первом этаже был бар и комната для настольных игр, второй занимал зал, рассчитанный на пятьсот человек. Но сегодня перед сценой в несколько рядов стояли пятьдесят или шестьдесят складных стульев. На сцене одиноко возвышался длинный стол.

К нашему приходу в зале собралось не больше тридцати членов профсоюза, в основном мужчин. Мы сели в последний ряд. Фредди Кунц, все в том же сером костюме, что-то объяснял окружавшим его мужчинам. Слышались энергичные шлепки рукопожатий и приветственные возгласы.

Большинство из присутствующих по пути заглянули в бар и принесли с собой бутылки с пивом, которое и потягивали, ожидая начала собрания. Мурфин спросил, не хочу ли я пива. Я согласно кивнул, он спустился вниз и принес две бутылки.

Мы пили пиво, наблюдая, как заполняется зал, когда в дверях появилась знакомая нам женщина. Мурфин локтем толкнул меня в бок.

— Помнишь ее? — спросил он.

— Конечно, — ответил я. — Она изменилась.

— Да, постарела.

Женщине было лет сорок шесть, и она выглядела на свой возраст, хотя двенадцать лет назад, впервые встретившись с ней, я не мог дать ей больше двадцати пяти, максимум двадцати восьми. Женщину звали Хейзи Гаррисон. В 1964 году ее голос мог повлиять на исход предстоящих выборов, поэтому я специально летал в Сент-Луис, чтобы заручиться поддержкой Хейзи.

Если что-то осталось в ней неизменным, так это светлые волосы. В 1964 году она была стройной и гибкой, но теперь погрузнела, даже располнела, щеки когда-то милого лица обвисли, появился второй подбородок, глаза окружила сетка морщин.

Она стояла в дверях, держа в руке бокал с напитком, который по цвету мог сойти за ледяной чай, но я мог поспорить, что в бокале не чай, а почти чистое пшеничное виски. Я вспомнил, что Хейзи и раньше отдавала ему предпочтение. Она оглядела зал, как бы раздумывая, с кем ей сесть. Ее взгляд скользнул по мне и Мурфину, остановился, вернулся назад. Хейзи выудила из сумочки очки, нацепила их на нос, вновь посмотрела на нас. Улыбнулась, убрала очки в сумочку и пошла к нам.

— Она тебя увидела, — процедил Мурфин, не раскрывая рта.

— Тебя она запомнила гораздо лучше, — ответил я.

— Так, так, так, — сказала Хейзи, подойдя к нам. — Харви Лонгмайр и Уэрд Мурфин.

К этому времени мы уже успели встать.

— Добрый вечер, Хейзи. Ты прекрасно выглядишь, — солгал Мурфин.

— Я выгляжу ужасно, — возразила она. — Я думала, что вы уже умерли, но, похоже, ошиблась.

— Ты не изменилась, Хейзи, — заметил я.

— А разве это необходимо?

— Конечно, нет.

Она прищурилась и оглядела меня.

— Ты слегка постарел, Харви, но в общем все такой же, за исключением усов. Я нахожу, что они очень милы.

— Благодарю.

— Они не колются в постели?

— Моя жена не жалуется.

— Так ты женился?

— Совершенно верно.

— Ты знаешь, сколько раз я выходила замуж?

— Мне помнится, два.

— Теперь уже пять и собираюсь в шестой.

Я улыбнулся.

— А помнишь, как ты прилетел из Вашингтона, чтобы обворожить меня, поссорить с Фредди и Арчем Миксом и склонить на сторону Хандермарка?

— Конечно.

— Это было в шестьдесят четвертом, так?

— Так.

— Кажется, мы не спали всю ночь.

— Это точно.

— А утром позвонили Мурфину в Вашингтон и вытащили его из постели.

— Моей жене это очень понравилось, — хмыкнул Мурфин. — Чрезвычайно.

— А в Вашингтоне, — она повернулась к Мурфину, — ты следил за тем, чтобы я не соскочила с повозки.

— Мне просто повезло, — улыбнулся Мурфин.

— И я не соскочила, — продолжала Хейзи. — Я сказала, что буду голосовать за Хандермарка, и голосовала за него, потому что я всегда выполняю свои обещания. Я никогда не отказываюсь от данного слова. Никогда.

— Ты молодчина, Хейзи, — сказал Мурфин.

— Вы снова с профсоюзом? — спросила Хейзи и покачнулась.

— Не совсем.

— Они говорят о забастовке. Бастовать глупо.

— Полностью с тобой согласен, — кивнул Мурфин.

— Я работаю двадцать три года, и мы ни разу не бастовали. Но сейчас все только об этом и говорят.