Точно так же меня, наверное, известят о конце света: телефонным звонком в три часа утра. Позвонил, естественно, Ларри Коллэн, страдающий бессонницей, а потому уверенный, что болезнь эта свойственна всем и каждому. Подозреваю, именно Коллэн сообщит мне, как люди дошли до Армагеддона.
Вместо того, чтобы поздороваться или хотя бы извиниться, он спросил в лоб: «Не хотел бы ты пойти работать к человеку, которого более всего боятся в Вашингтоне»?
— Мистер Гувер уже умер, — пробурчал я.
— Я говорю про Френка Сайза.
— А-а-а, — протянул я. — Вот ты о ком.
— Что означает твое «вот ты о ком»?
— Ты знаешь Френка Сайза?
— Естественно, я его знаю. Он — мой клиент. А чем он тебе не нравится?
— Во-первых, он много врет.
— Да, конечно, но потом он всегда извиняется. Печатает опровержения.
— «И никому не причинив вреда», — пропел я, возможно и не столь мелодично, как хотелось бы. Все-таки три часа утра.
— Что-что? Чего это ты распелся? Что на тебя нашло?
— Строка из песни. Ничего более.
— Какой песни?
— Боба Хоупа. «Благодарю за воспоминания». Он пел ее Ширли Росс в фильме «Большой спектакль», выпущенном в 1938 году. Думаю, что в тридцать восьмом. Сейчас бы его от этой песни стошнило.
— Это же год твоего рождения. Одна тысяча девятьсот тридцать восьмой.
— Совершенно верно.
— С годами ты не становишься моложе.
— Ларри, ты говоришь о теле, но ведь есть еще и душа.
— Так вот, пора бы тебе подумать о будущем. Если ты начнешь думать о нем сейчас, то у тебя появится много времени для раздумий, когда тебе стукнет пятьдесят и ты будешь стоять на углу с десятью центами в кармане и не зная, где тебе удастся провести ночь.
Ларри Коллэну как раз было пятьдесят, и в Вашингтоне он по праву считался лучшим специалистом по инвестициям. Он знал все великосветские сплетни, а большинство упоминаемых в них лиц ходили в его клиентах. К тому же, на нем остался неизгладимый отпечаток Депрессии. Призрак этого жуткого времени постоянно преследовал его и он обожал пугать всех одинокими пятидесятилетними, что стоят на углах, бренча в кармане жалкой мелочишкой. Иной раз, он добавлял к и без того не радостной картине снег и пронизывающий ветер.
— И кто потребовался Френку Сайзу? — спросил я.
— Репортер, который способен провести самостоятельное расследование.
— Но репортерское расследование — не мой профиль. Я занимаюсь историческими расследованиями.
— Ты ищейка, — возразил Коллэн. — Федеральная ищейка, и они даже не определили тебя на постоянную службу. Ты у них консультант.
— Консультант, получающий сто восемь долларов в день, — напомнил я. — Если говорить о моей работе, то я один из самых сведущих консультантов. Я знаю все, вплоть до Камелота.
— И о Билли Соле Истесе.
— И о делишках «Корпуса мира» в Нигерии. Нам удалось очень ловко их замять.
— За двенадцать лет ты сменил двадцать одну работу.
— То были назначения, Ларри. Я служу лишь когда того пожелает президент.
— Никакой уверенности в завтрашнем дне. Никакой пенсии. Никакой медицинской страховки. Я уж не говорю о том, что твои политические пристрастия оставляют желать лучшего. Ума не приложу, как ты пережил последние три года.
— Секрет прост, — ответил я. — Я просто вырыл те трупы, что ранее помогал зарывать. Те же услуги я смогу оказывать и следующей администрации. Если, конечно, у нас состоятся выборы президента.
— Я думаю, ты должен поговорить с Френком Сайзом.
— А Френк Сайз упоминал о таком пустячке, как деньги?
Коллэн замялся.
— Видишь ли, я не говорил непосредственно с Френком Сайзом?
— А с кем ты непосредственно говорил?
— С Мэйбл Синджер. Она — личный секретарь Френка. Ты знаешь Мэйбл?
— Да нет, но она упоминала о таком пустячке, как деньги?
— О деньгах — нет, но она упомянула о другом, что должно тебе понравится.
— Что же это?
— Ты сможешь работать дома.
— То есть не надо никуда приходить в девять, чтобы уйти в пять?
— Совершенно верно.
— Ты уверен?
— Потому-то я и звоню тебе. Тем самым у тебя появиться время заняться французом, о котором ты постоянно пишешь статьи. Как его звали… Бан…
— Бонневилль, — подсказал я.
— Правильно, Бонневилль. Он уже умер, не так ли?
— Да, лет сто тому назад.
В конце одна тысяча девятьсот пятьдесят девятого года я подумывал о том, чтобы написать докторскую диссертацию на историческом факультете Колорадского университета, когда Бобби Кеннеди ураганом промчался по западным штатам в поисках людей, желавших помочь его брату стать следующим президентом Соединенных Штатов Америки. В двадцать один год я считался убежденным социалистом, что, однако, не помешало мне создать организацию «Студенты-республиканцы за Кеннеди». Мы, разумеется, старались изо всех сил, но, несмотря на все наши усилия, на выборах шестидесятого года соперник Кеннеди победил в Колорадо с перевесом в шестьдесят две тысячи голосов. Теперь я, естественно, не социалист. Десять с лишним лет, проведенные на государственной службы, превратили меня в анархиста.
Но братья Кеннеди не забыли про меня и пригласили в Вашингтон. Когда я прибыл туда в начале февраля шестьдесят первого года, никто не знал, чем меня занять, а потому я получил должность консультанта с ежедневным жалованием в пятьдесят долларов при государственной конторе, называющейся «Продовольствие для мира» и разместившейся в старом Экзекьютив-Офис-Билдинг, совсем рядом с Белым домом. Возглавил ее молодой экс-конгрессмен Джордж Макговерн. Он, впрочем, тоже не знал, чем меня занять.
