Желтое воскресенье - [7]

Старков А. С. и с ним Ованесов были членами ДНД совхоза препровождены в опорный пункт. При задержании Старков А. С. оказал сопротивление.

Прошу Вашего указания о принятии мер к нарушителю дисциплины и наказанию виновных.

Ст. л-т Больших А.С.

Ниже приписано карандашом:

Тов. майор, заводила здесь Старков А. С., а евонный халабала — дружок Ованесов М. Г. действовал из ложного товарищества, посему выпущен на свободу по настоянию общественности в лице председателя жюри зав. столовой Дергач Аделаиды Сидоровны.

— Ну, что теперь скажете?

«Вот обалдуи проклятые», — мысленно обругал их Громотков.

А вслух неуступчиво проговорил:

— Болтовня на колокольне: кто залез, тот и звонит. А все почему? Низко построена… Я эту невинную личность хорошо знаю; как говорится, доступ к телу от и до. Тьфу! И чего Андрюшка нашел, плоскодонка…

— Да вы что? Колокольня… плоскодонка… Чушь какая-то! Вы дайте принципиальную оценку этому факту.

Стармех внимательно следил за громотковской мыслью, но не сразу понял, что речь не только о Старкове, каким-то образом этот разговор касается и его, Белецкого. Он подозрительно посмотрел на Громоткова, не знает ли старик чего-нибудь такого, чего знать не должен. Наконец встряхнулся.

— Так вы обо всем знали? Ну что ж, о-чч-ень хорошо, так и запишем… До каких же пор с меня одного шкуру будут спускать?!

И вдруг зло спросил:

— Сколько вам трубить еще?

— Полста три, так считайте, — рассердился Громотков. — Раз движок сносился, так пора на капремонт; так, что ли?!

Белецкий упрямо переспросил:

— Помнится, на собрании вы поддержали Старкова насчет общих столовых?!

— Ну, что ж такого, я и теперь так считаю. Наше общество самое демократическое. Отчего же бояться инженеру сидеть вместе с подчиненным! Да, кстати, на СРЗ-1 так и делается… Это на флоте развели голубых кровей. Кушают же, например, в ресторане рядом столяр и ученый, едут в одном купе — народный артист и колхозник. А представляете, на флоте приходит с вахты матрос, позволения спрашивает, как положено, у Грищенки: «Можно, товарищ капитан, откушать?» А тот ему вежливо головой кивает: «Можно, товарищ Карельских, садитесь! Приятно вам кушать!» Вот это демократия!

— Нет, Громотков, — на флоте именно потому и порядок, что со времен Петра Первого ничего существенно не изменилось, уважение старших — древний морской закон. А вы хотите, чтобы я с мотылями да рогалями за одним столом обедал. Достаточно, что вы с ними сидите; дождетесь, капитан выговор влепит. Как-то у вас наивно… демократическое общество!! Слишком прямолинейно…

К одиннадцати часам на «Державине» окончили погрузку, руководили двое: пассажирский помощник Митрохин и дежурная Самигулина Роза. Судно то и дело вздрагивало всем корпусом, это второй механик готовил к запуску паровую машину и изредка проворачивал гребной вал. Пассажиры быстро растекались по курительным салонам, уютным уголкам, барам, шумно располагались в каютах, детвора радостно и суматошно носилась по коридорам, хлопали дверьми, без надобности открывали краны, включали громкую музыку, — словом делали все, что должны были делать люди, обживая новое место. Незнакомые мужчины и женщины легко заводили беседы, молодые стремились обособиться, пожилые создавали небольшие компании, кое-где уже слышались громкие популярные споры, но тут же все кончалось миром, ибо всем было ясно: вина не их — обстоятельств. Самые неприкаянные бессмысленно шатались по пароходу. Знакомые же, а таких было больше, вели спокойные незначащие беседы. Но вскоре все улеглось, затихло, самые нетерпеливые мужчины осадили питейную точку, где крупная розовощекая Зина — буфетчица ресторана, с широким скуластым лицом, выражением уверенности и здоровья на нем, играючи открывала бутылку зеленого стекла — чешский «Будвар» — обычным дельтовидным ключом, легко умещавшимся в ее по-мужски широкой ладони.

— Пффа-ак-к!!!

Она расставляла бутылки быстро, почти меча их на стойку буфета.

Старательные женщины уже навели порядок в своих каютах — так же основательно, как делали у себя дома; в сущности, «Державин» и был их домом на короткое время перехода до Мурманска.

Громотков направился в свою каюту, причем дважды у бронзовых поручней при переходе с трапа на трап был остановлен пустяковыми вопросами пассажиров, но механик не сердился, ему было знакомо это чувство предстоящей перемены, он и раньше замечал, что люди легко снимаются с мест, без сожаления расстаются с привычным укладом жизни.

Наконец лег в койку, взял новую книгу с полки, с хрустом разломил ее посередине, вначале бодро, с интересом начал читать, но усталые мысли лениво ворочались в сознании, глаза механически бежали по строчкам, однако смысл прочитанного не откладывался в голове. Кроме того, казалось, что все постороннее: лишний звук, скрип, мелодичная музыка — существует, чтобы отвлечь его внимание от книги; вернее сказать, механик сам с удовольствием отвлекался на шум, стук или голос.

Его внимание привлек силуэт напротив, четко отпечатанный на шторке иллюминатора; он услышал надрывный плач грудного ребенка и тогда понял, что размытый силуэт принадлежит женщине-матери.