Желтое воскресенье - [34]
А рядом Нева. По реке шумнул ветерок, он пробежал и по лицам, донес тонкие запахи влаги и ускакал дальше, закручивая маленькие водовороты на реке.
Они остановились в незнакомом месте. Слева поднимались унылые кварталы новостроек, дань урбанизму. А справа, совсем близко, возвышалась искусственная насыпь, которая, легко изгибаясь, уходила в темноту.
Из этой дали приближалась электричка, далеко вынеся вперед острую светящуюся иглу. Они подождали. Электричка, по-ямщицки свистнув, лихо пронеслась мимо.
Катя в задумчивости подняла голову, широкое бледное лицо, без тени, казалось искусственным. От усталости ее голос был невесомым, почти неслышным.
— Зимой мы будем промышлять зверя, — говорила Катя, почему-то упорно нажимая на последнем слове. — А летом отдыхать в Ленинграде, в моей комнате у Финляндского вокзала.
Сухов смущенно слушал ее голос, и чувства одиночества пропадало.
Несмотря на то, что Сухов мог легко разрушить Катино представление о жизни на Севере, он не стал этого делать, ибо сам был счастлив в эту минуту.
Потом они ехали в пустом освещенном троллейбусе, в далеком углу сидела юная женщина-кондуктор, издали похожая на птичку. Ее голова качалась в такт движению, и большие темные глаза то и дело закрывались от усталости.
Сухов и Катя молча сидели, прижавшись друг к другу. Сухов первый прервал молчание:
— Мне вспомнилось детство, ночь в Теджене! Мы переехали туда, когда мне исполнилось девять лет. Хочешь, я расскажу о ней? Представь себе среднеазиатскую ночь, караван-сарай, темно-синий шар неба, раза в два гуще этого. Маленький глиняный городок, где жили мы с отцом и матерью, гибкое пламя пяти или шести высоких костров, хриплые трубы и веселая гортанная речь.
Мальчик и девочка — канатоходцы стояли высоко на проволоке, невидимой снизу. Может быть, это были не дети, откуда мне знать, но в памяти они остались детьми. Что они делали там, мне неизвестно, только непонятно перемещались без какого-либо плана, подчиняясь лишь внутреннему побуждению. Две стройные фигурки, неподвижные, строгие, отрешенные, как сомнамбулы. Я не знал более сильного впечатления, чем это…
Катя молчала, она думала о чем-то своем.
— Куда мы едем? — вдруг встревожился Николай.
— К моей подружке.
Они сошли на ближайшей остановке.
Сверху мутно рокотало.
Вверху рождались темные волнующие облака, они сталкивались и расходились, касаясь предгрозовой мембраны неба.
По водосточной трубе уже скреблась влага.
— Пошли быстрее, еще успеем в магазин, — сказала Катя.
Приглушенный звук дождя уже пробудил в суховском сознании какой-то веселый, волнующий эпизод.
— Катя! Ты случайно не знаешь, когда спят ночные сторожа?!
— Нет, конечно, я о таких пустяках не думаю! Странный ты какой-то! А что?
— Да нет, это я так просто…
Ощущение неясной тревоги возникло сразу после этой черной кнопки, кнопки, похожей на поплавок и утонувшей под нетерпеливой Катиной рукой, когда широко, словно тяжелая шуба, распахнулась дверь, шурша малиновым подолом по жесткому паркету.
А может быть, тревога возникла позднее — от тонкого пальца-закладки, зажатого в толстых половинах книги, что держала Вера, Катина подружка, от которого исходило реальное ощущение физической боли.
Он еще думал над этим чувством, когда Катя тронула его рукой:
— Коля, ты слышишь, Верочка спрашивает: сколько длится полярная ночь?
— Шесть месяцев в году там стынет солнца свет, а шесть — мороз и ночи окаянство. — И заговорщически наклонился к Кате: — Бодлер! Правда, здорово! Мне один заезжий москвич за две песцовые шкурки сменял.
За столом было шумно, сидели молодые люди — пар пять, мужчин и женщин. Николай удивился, что они собрались так быстро.
Стол накрыли наспех — сухая колбаса, нежные листы салата, бледные ломти сыра. Сыр резали широкими пластинками, и он казался ноздреватой тканью, изъеденной молью. На голубых тарелках в зеленом беспорядке горошин лежали розовые колонки сосисок. Николай хотел накупить еще чего-нибудь, но Катя отказалась.
Стол был накрыт в стороне, оставалось еще место для танцев.
Николай почти никого не запомнил и теперь прислушивался к именам, чтобы не попасть впросак. Напротив сидел рыжий парень, он почему-то неотступно следил за Катиным взглядом. Держался он фамильярно, но этого никто не замечал, потому что каждый был занят собой.
Вдруг рыжий встал, торжественно поправил вспученный галстук, обошел стол и важно, на твердых ногах, приблизился к Кате. Наклонясь, он тихо заговорил с ней. Николай не различал слов, только заметил неровное движение кадыка — от жесткого ворота до раздвоенного подбородка. Парень увидел изучающий взгляд Сухова. Очевидно, смутившись, он с вызовом засмеялся:
— Ты знаешь, Николай, мы говорили о тебе. Катя — великолепная женщина, ты согласен?
Николай не ответил, он начал злиться и чувствовал себя глупо, однако освободиться от злости не мог.
Заиграла музыка, в ту же минуту рыжий пригласил Катю. Она виновато оглянулась, но пошла, на ходу оправляя платье.
Музыка, казалось Сухову, длилась вечность.
Катя весело смеялась.
Когда кончилась музыка, парень сел рядом с ней. Сухов пристально изучал его лицо, пытаясь найти малейший недостаток или огрех, чтобы в злорадном чувстве подняться над ним и обрести хотя бы внутреннюю уверенность.
Это история девочки-подростка, в один день потерявшей все… Первые тринадцать лет своей жизни она провела в обеспеченной семье, с любящими мамой и папой — вернее, с людьми, которых считала своими мамой и папой. Однажды ей сообщили, что она должна вернуться в родную семью — переехать из курортного приморского городка в бедный поселок, делить сумрачный тесный дом с сестрой и четырьмя братьями. Дважды брошенная, она не понимает, чем провинилась и кто же ее настоящая мать…
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
Оды овощам содержат полезную информацию, которая нам всем нужна. Басни о нашей жизни. Повесть «Белые хризантемы» написана по воспоминаниям работы во Владивостоке, куда была направлена по распределению после Смоленского электротехникума связи.
В книгу вошли небольшие рассказы и сказки в жанре магического реализма. Мистика, тайны, странные существа и говорящие животные, а также смерть, которая не конец, а начало — все это вы найдете здесь.
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Реальный мир или мир фантастический — проблемы одни и те же: одиночество, сомнения, страхи… Близкие далеко, а чужаки рядом… Но всё можно преодолеть, когда точно знаешь, что хороших людей всё же больше, чем плохих, и сама земля, на которую забросило, помогает тебе.