Желтое воскресенье - [29]

Над заливом собиралась большая очистительная гроза. На краю черного неба тяжело ворочались тучи; сталкиваясь друг с другом, они высекали огромные искры молний. Эти минуты внесли временное успокоение в душу Брагина. Он со злорадством подумал о Маше и Фальковском — танцы отменили.

Вечером, сидя у раскрытого окна и вдыхая удивительный густой и тягучий воздух, пахнущий дымком, почувствовал острое желание пройтись. Он перекинул ноги через подоконник, и вязкое пространство сумерек увлекло его вдаль; там, как ему думалось, за декоративной синевой домов и деревьев скрывается его цель. Но если бы его спросили — какая, он все равно бы не смог ответить, потому что и дом, и садовая скамейка, и даже человек, идущий навстречу, могли быть ею. Брагин остановился внезапно, как если бы мокрой веткой хлестнуло по глазам. Маша! Удивляясь своей размеренности и спокойствию, Брагин подходил все ближе и ближе; они остановились друг против друга, пока любовная сила не соединила их в долгом объятии… Брагин гладил ее волосы, они блестели в мерцающем угольном свете ночи. Он смотрел в ее глаза, угадывая их на бело-матовом лице. Брагин поразился способности видеть их даже ночью.

Они шли, взявшись за руки, сквозь скользнувшую полоску света, прыгая через невидимые журчащие ручьи. Вверху, в круглых темных кронах деревьев, звенели цикады.

— Степа, мы где?!

— Еще не знаю.

— Что с нами будет, Степа?! Где солнце?! Его не было видно целый день… Мне страшно, Степа…

— Все будет хорошо!!

— Нет, нет, ты успокаиваешь меня, а сам не веришь, потому что это так очевидно; я вся дрожу, наверно я скоро умру.

— Машь, ну успокойся, вот моя рука, бицепсы, кулак. Чего же еще?!

— Глупый, разве я о себе! Вокруг меня словно тонкое, хрупкое стекло, дзинь — и нету; я думаю о тебе, как вспомню… становится страшно… Ну погоди, я сама… сейчас, все пройдет… — она успокоилась, опираясь на его руку.

Брагин все время чувствовал расстояние между Машей и собой, и, несмотря на то, что это расстояние стремительно сокращалось, все-таки тонкая перегородка оставалась между ними. Наконец он решился преодолеть и ее.

— Маша! А Фальковский?!

— Я целый день ждала твоего вопроса. Я ждала, когда ты спросишь об этом сам. — Женщина из кокетства хотела почувствовать свою силу и свободу, чтобы потом решиться на самый важный, самый главный шаг в своей жизни. — Я рассердилась на тебя.

Снова застучал по листьям дождь. Сначала их глянцевые плоскости пришли в движение, затем затихли в трепетном и невидимом ожидании. Но вскоре вновь застучали крупные капли, и листья в многоголосом перезвоне, каждый сам по себе и все вместе, подчинились одному закону дождя и ветра.

Они долго целовались под дождем, струйки воды стекали по волосам, лицу, затекали в рот. Соленый дождь…

Вернувшись домой поздно, Брагин осторожно, чтобы не разбудить спящих, зажег лампу, прикрыв ее газетой. Затем достал тетрадку, отчертил еще одну колонку, третью, заточил карандаш и в левом углу четко вывел: «Фальковский». «Взгляните на солнце, Фальковский. Его круг совершенен. И только любовь равнозначна этой огромной умиротворяющей силе. В сущности, дождь, деревья, цветы — та же любовь. Но только шар — великолепный, желтый, огромный, сияющий шар — символ ее. Любовь и солнце имеют право на существование».

После этого Брагин крепко заснул.

Был сон… Брагин так же стоял на посту. Напротив он увидел человека, одетого в темное. Брагин знаком попросил его подойти поближе. Когда незнакомец оказался рядом, Брагин спросил:

— Я вижу у вас в руках скрипку. Вы схватили ее за горло. Кто вы такой, что так грубо обращаетесь с тонкой вещью?! По вашей вине я не услышу ее чистого и прекрасного пения.

— Я вижу вас в желтом, и это мне о многом говорит, — странно сказал незнакомец.

— Я не в желтом, а в белом; это косо падающий луч солнца делает меня желтым, — возразил Брагин. — Да, да, я вспоминаю, мы когда-то встречались…

— Не будем спорить, молодой человек, белое так белое. Вспомните розу, например красную. Что вы о ней скажете? Красива — не правда ли? — и тем не менее вульгарна; а черная, махровая — прекрасна, не так ли? И все же желтая красивее… Желтый цвет — цвет свободы и чистоты. Наш девиз — государство любви. Наше знамя — солнце. Вы, вероятно, уже догадались: я президент Желтой республики. Если хотите, Желтая Швейцария — свободный кантон… Кроме того, я торгую лимонадом. Вы удивлены? Агитация в стакане воды, — он загадочно улыбнулся. — Как все молодые люди, вы недоверчивы и самолюбивы. Ха-ха… Вы думаете, что вас надувают. Хорошо, тогда обратимся к классике. Вспомните преступление молодого человека… «Раскольников поднял свою шляпу и пошел к двери, но до двери не дошел… Когда очнулся, то увидел, что сидит на стуле, что его поддерживает справа какой-то человек, с желтым стаканом, наполненным желтой водой». Это был лимонад, я утверждаю. Вы улыбаетесь, а между тем нет более серьезного человека, чем я. Вы не верите? Ну хорошо, тогда скажите, какого цвета над вами фонарь?

Брагин был поражен — фонарь был желт!!!

На дворе томился июль… Зной лениво кружился в столбе золотистой пыли. Солнце — рыжеусый кот: рожа круглая, жаркая — шаркнуло на подоконник. Пока хозяева спят, можно легкую кутерьму устроить. И поскакало на невидимой ниточке к стене, по корешкам книг, к глянцевому столу, по белому вороху кровати, а потом разбросало оранжевые пятна здесь и там, словно неряха апельсины ел. Однако у рыжеусого и другие заботы — землю будить, поднимать в синеву неба звонкие птичьи голоса.