Жёлтая роза - [8]

Один из дебреценских господ был городским комиссаром, а другой — тем самым горожанином, из чьего стада должны были быть выбраны двадцать четыре племенные коровы вместе с нужным количеством быков.

В час их отъезда на западе ещё стоял месяц и сияли звёзды, а на востоке уже занималась заря.

Именитый горожанин объяснил художнику, что самая яркая звезда в вышине называется «Лампой изгнанников»; к ней в прежние времена обращались бетяры с мольбой: «Боже, помоги нам!», веря, что с её помощью можно безнаказанно угонять чужой скот.

Художник пришёл в восхищение от этого рассказа: «Совсем в духе Шекспира!»

Но ещё больше он был изумлён картиной бесконечной равнины, которая открылась им после получаса быстрой езды. Куда ни глянь — вокруг только море травы да небо, и ничто не нарушает величественного однообразия степи: ни летящая птица, ни аист, охотящийся за лягушками.

— Какая идиллия! Какой колорит! Какая величественная гармония даже в контрастах! — всё больше воодушевлялся жрец искусства.

— Сейчас здесь ещё куда ни шло, но вот когда появятся слепни и комары… — проговорил хозяин.

— Как прекрасны эти оазисы, темнеющие среди однообразия светлой зелени!

— Их у нас называют лужайками.

В это время в небе зазвучала обольстительная песня жаворонка.

— Чудесно! Восхитительно! Что за жаворонки у вас!

— Сейчас они ещё тощие, а вот когда созреет пшеница…

Светало; багряный цвет неба сменялся золотисто-жёлтым. Над горизонтом уже зажглась предвестница дня — утренняя звезда; в мокрой от росы траве тени Людей казались окружёнными радужным ореолом. Четвёрки лошадей быстро мчали лёгкие шарабаны по бездорожной зелёной степи. Вдали, на горизонте, что-то чернело — это был сажённый лес; среди голой степи уже вырисовывались первые перелески акаций и курганы, отливавшие синевой.

— Это замские курганы, оставшиеся после нашествия татар,[4] — объяснил дебреценец своему спутнику. — На том месте когда-то было селение, но татары уничтожили его дотла. Среди травы ещё и сейчас виднеются развалины древнего храма. Немало человеческих останков выкапывают из-под земли собаки, когда охотятся там на сусликов.

— А это что за голгофа?

— Это не голгофа, а гуртовой колодец с тремя журавлями. Теперь уж недалеко и до загона.

У акациевой рощи устроили привал. Здесь предстояло дожидаться ветеринара, который тащился на своей двуколке с матайского хутора.

Художник немедленно начал делать наброски в своём альбоме, воодушевляясь всё больше и больше: «Какие сюжеты! Какие мотивы!»

Его спутник то и дело приставал к нему с советами рисовать не колючий чертополох, а лучше, например, вон ту красивую, стройную акацию.

Наконец, показалась двуколка доктора.

Доктор даже не остановился, а, сидя на облучке, пожелал господам доброго утра и крикнул:

— Подымайтесь, подымайтесь, надо спешить, пока не рассвело!

Ещё один изрядный перегон, и они подъехали к «большому стаду».

Это самое замечательное зрелище в хортобадьской степи.

В одном гурте полторы тысячи коров и множество быков.

В эти часы всё стадо ещё лежит. Спит ли оно? — трудно сказать, ибо никто ещё не видел прилёгших на землю коров с закрытыми глазами. К ним неприменимы слова Гамлета: «Уснуть! И видеть сны, быть может?»

— Вот поистине прекрасная картина! — восхищённо произнёс художник. — Целый лес рогов, и среди него старый бык, с чёрной, как сажа, головой, с изогнутой горбом шеей. Трава под скотиной тоже кажется чёрной, как сажа; вокруг бесконечный зелёный ковёр, а вдалеке сереет туман, сквозь который блестит огонёк пастушьего костра. Это нужно запечатлеть.

Художник вылез из шарабана.

— Пожалуйста, поезжайте вслед за остальными, — обратился он к хозяину. — Я вижу загон и приду туда немножко позднее.

С этими словами он достал из шарабана свой складной стул и этюдник, уселся, положил на колени альбом и принялся писать эскиз. А хозяин покатил дальше.

Вдруг две овчарки, охранявшие стадо, заметили посреди степи чужого и с громким лаем бросились к нему.

Художник был не робкого десятка. Овчарки — деталь пейзажа: у них белые шубы, чёрные морды. Собаки не трогают спокойно сидящего человека. Они подходят к нему совсем близко, останавливаются и в недоумении глядят на него, затем садятся на задние лапы и с любопытством тычутся в его этюдник, как бы спрашивая: «Это ещё что за штука?»

Художник в шутку мажет морду одной из них зелёной краской, а другой — красной. Пока собакам кажется, что он их ласкает, они довольны, но потом, увидев изукрашенные морды, они пугаются, не узнавая друг друга, и начинают грызться.

Но вот, к счастью, показался «тачечник». Так называют самого молодого подпаска, в обязанность которого входит следовать с тачкой за стадом и собирать оставляемый скотиной навоз. В степи кизяк служит топливом. Запах кизякового дыма приятен и человеку и скотине.

Мальчик со своей тачкой бросился прямо к дерущимся собакам, отчего те сразу разбежались в стороны. Крича: «Пошли вон!», он погнался за ними: овчарка не боится палки, но тачка наводит на неё ужас.

Тачечник — симпатичный паренёк в синей рубашке и отороченных красным суташем штанах; он толково объяснил художнику, зачем его послали приезжие господа: