Желтая роза в её волосах - [50]

Ник, пододвинув тёмно-синий табурет, сел за сосновый стол, аккуратно застеленный льняной серой скатертью.

Мария ловко сбросила малахай и ушанку на пол. Тут-то и выяснилось, что она – настоящая красавица: лет тридцать с небольшим, высокая, стройная, фигуристая, кровь с молоком, одним словом. На её голове – в шикарную корону – была уложена толстая русая коса, одета женщина была в плотно облегающий узорчатый свитер и узкую чёрную юбку. А глаза – васильковые, лучистые. Таких красивых и огромных глаз Нику никогда ещё не доводилось видеть.

– Сейчас перекусим, – почувствовав на себе заинтересованный мужской взгляд, смущённо засуетилась хозяйка. – Я быстро вам соберу!

– Не надо ничего, я сыт, – попытался успокоить Марию Ник. – Честное слово. Может, лучше я прикорну где-нибудь в уголке, посплю немного?

– А поспать вам и не получится, – огорчилась хозяйка. – Как засереется, так сразу и поплывём. На шведском берегу вас уже будут ждать. Поэтому надо плотно покушать. Дорога дальняя, на улице холодно…. Я сейчас, я быстро! И самовар поставлю обязательно!

Женщина выставила на стол деревянную миску с варёной картошкой, рядом пристроила тарелки с толстыми ломтями варёного и копчёного мяса, принесла гладко струганную дощечку с ржаными плетёнками и плоскими овсяными лепёшками. В завершении достала из подпола глиняный кувшин с молоком, глубокое блюдце с большим куском деревенского жёлтого масла, банки с малиновым и черносмородиновым вареньем.

Едва Ник приступил к еде, как хлопнула входная дверь, заскрипела вторая, отделявшая горницу от сеней, и в светёлку вошёл низенький упитанный мужичок лет пятидесяти пяти. У вошедшего было гладковыбритое круглое лицо, украшенное широкой добродушной улыбкой, обширной лысиной и маленькими поросячьими глазками-щелками.

– Здраста! – мужичок протянул Нику коротенькую руку с мозолистой ладонью и представился: – Моя звать – Юха!

Финн обошёл вокруг стола и уселся напротив Ника, по-хозяйски огладив по дороге мягкое место красавицы-Марии, которая была выше его на добрые полторы головы.

Юха на плохой аппетит не жаловался и переел Ника раз в пять. Мария, с нежностью поглядывая на своего мужа-недомерка, всё подкладывала и подкладывала на его тарёлку новые куски и кусочки.

«Какая, однако, странная парочка. Прекрасная Белоснежка и один прожорливый гном», – удивился про себя Ник. – «Впрочем, не моё это дело. В каждой избушке – свои погремушки…».

– Моя – коммуниста! – со свистом прихлёбывая из блюдечка чай, неожиданно объявил Юха. – Моя любить Ленин, Сталин! Моя – коммуниста!

После этого заявления низенький финн стал собираться и вскоре, ещё раз заверив Ника в своей безграничной верности Коммунистическим Идеалам, куда-то ушёл.

Минут пять-шесть Ник по-честному боролся с собственным любопытством, в конце концов, сдался на его милость и спросил у хозяйки, которая только после ухода мужа присела за стол и принялась за еду:

– А, как же, Мария, вы здесь оказались? Нет, если я что-то не то спросил, то и не отвечайте. Просто – любопытно стало, не сдержался…

Женщина только грустно улыбнулась:

– Нет, ничего. Меня все про это спрашивают. Так что, уже привыкла…. Мой отец – ещё в Санкт-Петербурге – ямщиком ломовым работал, спирт перевозил от порта до водочного завода. Спирт тогда на баржах доставляли, а дальше его развозили уже на подводах, оснащённых специальными большими бочками. Жили мы в Мурино, это деревня такая, чуть севернее города. Хорошо жили, зажиточно. Так мне матушка рассказывала, сама-то я этого не помню, совсем маленькой была. Как я родилась, так отца и забрали в армию, война тогда шла с Японией. Где-то в Манчжурии его и убили. Плохая началась жизнь, бедная. Мать в придорожные подалась тогда…

– В придорожные? – не понял Ник.

– Ну, да, – обхватив ладонями кружку с чаем, коротко кивнула Мария. – В придорожные проститутки. Обычное дело, тогда так многие поступали…. Потом началась война с немцами, за ней – одна революция, потом – другая. Мать заболела, совсем есть стало нечего…. Как пятнадцать лет мне исполнилось, так я тоже – в придорожные пошла. Обычное дело…. Потом познакомилась с Юхой. Он тогда с родителями в Рауту жил, теперь это Сосново – по-новому. А ещё у них была небольшая ферма – чуть севернее Матоксы. Юха с этой фермы в Петроград, а потом уже и в Ленинград, сметану возил, масло, творог. Граница? Да, он же всё это для Смольного возил. У начальников работа очень нервная и тяжёлая, им надо питаться хорошо. Юха говорил, что те его продукты сам товарищ Киров кушал, а после того, как его убили, товарищ Жданов…. Понравилась я Юхе, стали встречаться, он мне денег давал. Я и забыла про остальных клиентов, или – почти забыла…. Дочка у нас родилась, недавно десять лет исполнилось, вон за тем пологом спит. А Юха, пока для Смольного продукты возил, так и сам коммунистом стал. Финны, они же очень доверчивые…. По весне 1939-го года Юха приезжает и говорит, что, мол, осенью война начнётся между СССР и Финляндией, уходить надо. Предложил за него замуж выйти и сюда переселиться, ему, мол, НКВД и денег выделил на покупку этой фермы. Я и согласилась. А, чего, собственно, кочевряжиться? От добра, как известно, добра не ищут…. Собралась, дочку с собой прихватила, да к Юхе в Рауту и приехала. Пограничники эти – одно название. Пришлось, правда, услуги им обычные оказать, ничего не поделаешь. Да, чего там, не убудет, чай…. Юха меня с родителями познакомил, я их веру приняла, обвенчались, всё честь по чести. Потом, вот, и сюда переехали…