Желтая акация - [10]
— Твоя правда, тата. Но что я могу сделать, когда в голове роится много разных мыслей, хочется попробовать именно теперь, когда эти мысли зарождаются. Потом, может, будут совсем другие мысли… Если б я собакам хвосты закручивал или катки по улице катал, так это было бы стыдно, а если я прививку какую сделаю вместе с друзьями да поинтересуюсь, что из этого получится, стыда в этом не вижу…
— Дело твое. Ты уже почти взрослый человек. А это твое увлечение, как у Марьяны и Ганночки к песням… Пой, когда поется! Одно только скажу: если ты действительно чем-либо обидел Нину Ивановну, попроси прощения у нее при всех. Она у вас добрая и умная учительница, даром что молодая…
А повеет ветер, поразгонит тучи
Наивным и доверчивым юнцом
Искусства ковки я хотел добиться.
Казалось мне, под гулким молотком
И жизнь сама должна мне покориться.
Василь Витка
В кузнице отец и сын сразу принялись за дело. Размеренный ритм ударов, звон металла не позволяют особенно думать о чем-нибудь постороннем: зазеваешься — испортишь изделие. Не зря смеются над тем молодцом, который, постигая кузнечное ремесло, стал делать для своего отца топор, потом перешел на нож, затем на шило, а кончил тем, что получился «пшик», когда бросил последнюю окалину в воду. Этот рассказ известен всем, но не все его помнят…
Раскаленное железо в ловких, опытных руках Адамова отца обретало нужную форму, шипело в лохани с водой, куда он бросал его для закалки.
Все же невольно в Адамовой голове появились мысли о сегодняшнем происшествии, а красная полоса железа, пока она не обрела в отцовых руках нужной формы, напомнила ему красную единицу на белой бумаге… Вот почему, наверно, Адам так старательно и увлеченно бил по этой полосе, по этой «единице» своей кувалдой да еще приговаривал: «Тебе — раз, тебе — два», пока она не свертывалась под отцовским молотком в пятерки и даже в шестерки…
Вскоре, часа через два-три, подошли к последней детали. Адам немного устал. У него в глазах начали мелькать огненные точки, похожие на снопы искр от раскаленного железа. Он работал без передышки, накаливая в горне очередной кусок железа, пока отец в эту минуту отдыхал.
Вдруг дверь в кузницу открылась, и вошел Сымон Васильевич. Он приветливо махнул рукой, а потом подал знак продолжать работу, так как хорошо знал, что значит для кузнеца остановиться не вовремя. Бросив деталь в воду, отец Адама спросил у директора:
— У вас какой заказ — срочный или не очень?
— Заказ не такой уж срочный. Когда закончите работу, я расскажу о нем.
— Ладно, Адаме, заливай огонь. На сегодня хватит. Ты мне крепко помог. Молодчина!..
Оба, кузнец и директор, вышли во двор. Отец немного насторожился: не предлог ли это, чтоб пожаловаться на Адама? Но директор сказал совсем другое:
— Адам твой действительно молодчина. Добрый, приветливый, послушный и, что особенно приятно для нас, учителей, и для вас, родителей, способный к ученью.
Отцу было лестно слышать такие слова от Сымона Васильевича, так как знал, что он слов на ветер не бросает, зря ни хвалить, ни бранить не будет.
Но Антону стало немного неловко, смущало то, что Адам все же что-то натворил.
Не ожидая, пока директор начнет разговор, он первый сказал, усаживаясь на скамейке возле кузницы, и пригласил сесть директора:
— Так-то оно так. Я очень благодарен вам за добрые слова. Но что-то там он в школе набедокурил…
Сымон Васильевич понял, что кузнец не без основания начал разговор.
— Это, брат Антон, дело житейское. «В спорах рождается истина». Спор — это не ссора. А у нас ведь учеников много. Один — свое, другой — другое. Не удивительно, что иногда и недоразумение появится. Уладится все.
— Что же там приключилось? — спросил Антон, делая вид, будто он ничего не знает о случившемся.
— Да фактически ничего. Адам откровенно высказался о том, что ему хотелось бы делать в пришкольном саду и на огороде. Не сошлись его мысли с нашими школьными планами. Но не надо забывать и о том, что у нас школа. У нас не только кружок натуралистов, в котором активно участвует Адам, есть у нас автомобилисты, фотолюбители, заядлые спортсмены, радиотехники, химики… У каждого свое, каждое дело нужное… И в то же время не может наша Ботяновская школа стать, скажем, к примеру, фотошколой или мотошколой… Есть же еще музыканты, певцы, да какие! Надо думать и о них, надо добиваться, чтобы некоторых послали в консерваторию, в столицу…
— Я понимаю: забот у вас много, обо всех надо беспокоиться и думать. Адам иногда делится со мной своими планами. И я понимаю: немало в его мыслях интересного и нужного, да только не все ему по силам.
— В этом-то вся и загвоздка. Что можно, делаем в школе, должны делать, будем делать. А некоторых вопросов мы решить не можем. Для этого существуют институты, академии, научные центры… Что касается наших недоразумений, через несколько дней в школе будет общее собрание натуралистов, тогда все и выясним.
После этого Сымон Васильевич рассказал кузнецу про свой заказ и пошел домой.
Адам тоже вышел во двор.
— Навел порядок? — спросил отец.
— Все убрал, тата… А директор ушел? Ничего он не говорил обо мне?
— Особенного ничего. Заказал мне кузнечную работу. Я сделаю ее вчерне, а вы там в своей мастерской все отшлифуете сами. Сказал, правда, что будет общее собрание учеников и родителей, на котором будет обсуждаться план летне-осенних работ в саду и огороде. Если я его правильно понял, они твои предложения принимают, но в то же время — это говорю я — не должно быть никаких недоразумений с учителями… Пусть повеет ветер, поразгонит тучи…
