Железяка и Баламут - [7]

Железяка освободил гранату от упаковки и нежно, с любовью погладил ее поверхность пальцами. Как настоящая. Потом взял большую сумку, положил гранату в боковой кармашек и с чувством презрения к самому себе украл нераспечатанные колготки Инги. Кот следил за ним со все возрастающим недоумением в круглых блюдечках глаз. Потом подал возмущенный голос. Железяка вздрогнул, услышав надсадный вопль, который в другое время мог сойти за трепетную серенаду, исполняемую под луной:

– Меняааооооуууууу!..

Он очумело посмотрел на кота, но тот робко потупился, словно сам от себя не ожидал таких вокалов, и уже тише неуверенно добавил:

– Мм?

Переступил с лапы на лапу и хлопнул глазами.

В другое время Железяка поддался бы на уговоры и внял воплю котовьей души. Но сейчас он был слишком напуган, чтобы выслушивать какие бы то ни было доводы.

Он подхватил сумку с гранатой и колготками и отправился на дело.

Железяка помнил, как в школе на уроках литературы в него вдалбливали одну простую истину: «Если что-то в мире сильно не так, то все позволено». Примерно так – сама истина Железяке запомнилась очень приблизительно, наверное, она, не ходила торными путями вдалбливания, предпочитала другие. Впрочем, Железяку такие тонкости сейчас совсем не трогали. С миром что-то сильно не так, и надо было действовать. Любыми способами.

Банк «Ультима Туле» находился недалеко, пешком пять минут. И совесть Железяку совсем не угрызала. Перед золочеными дверьми банка, почему-то наводящими на мысли об импортной сантехнике, Железяка натянул на голову колготки, просунул палец в кольцо взрывателя на муляже и храбро ворвался в банк. Из-за непривычности ситуации заорал он нечто до крайности неосмысленное:

– Всем лежать!!! Это погром! Руки из карманов на стену! Стреляю без предупреждения!

Но, похоже, напугал этим только сам себя. Головы стоявших в очереди к окошечку кассы повернулись к нему с недовольством и угрозой. Женщина за окошечком только мельком глянула на него, поджала губы и осуждающе покачала головой. Железяка ее совсем не заинтересовал, и она снова опустила голову.

– Это ограбление, – на всякий случай еще раз предупредил Железяка и поднял повыше руку с гранатой. Голос его прозвучал смущенно и растерянно.

– Чего голосишь, фраер? Не видишь – очередь, – хмуро сказал маленький, коренастый человек, заросший до бровей черным волосом, похожий на уголовника. В руках у него был короткий пистолет-пулемет, который он как драгоценность прижимал к животу, на голове – полосатая вязаная шапочка.

Железяка попятился.

– Гнидой буду, если пропущу, – просипел другой, глядя на Железяку глазами удава, и хотел плюнуть, но посмотрел с сомнением на красивый блестящий пол и не стал. В волосатых кулаках он сжимал автомат Калашникова.

Железяка сглотнул и, презирая себя за трусость и раболепие, выдавил:

– Пож… пожалуйста, я не претендую.

Остальные пятеро молча испепеляли Железяку брезгливыми взорами, выразительно давая ему понять, кто он такой и где его место. У одного из них был пистолет, у трех других укороченные автоматы. Последний поразил Железяку больше всего – абсолютно черный, с трикотажной маской на голове, в нагруднике с дополнительными обоймами, с ручным пулеметом на плече и связкой гранат на поясе. Он первым отвернулся от Железяки, быстро определив в нем лоха и дилетанта.

– Мужчина!

Железяка вздрогнул. Кассирша обращалась к нему, нацелив маленькие, густо накрашенные глаза куда-то поверх его головы.

– Мужчина, так вы будете в очередь вставать? Если будете, скажите, чтоб за вами не занимали. У меня на всех налички не хватит.

Бандиты, стоявшие гуськом друг за дружкой, глухо зароптали.

– Спокойно, спокойно, граждане. – Кассирша замахала на них руками. – Соблюдайте тишину. Мужчина! Я к вам обращаюсь.

– Да-да, – Железяка с жалкой поспешностью встал в конец очереди. Гранату на всякий случай держал перед собой на виду, как букет цветов.

В очереди уже забыли про него и тихо переговаривались. Только сейчас Железяка заметил двух банковских охранников в униформе. Один сидел на стуле у стены в дальнем конце зала и бдительно наблюдал за гражданами. Другой, помоложе, болтал и пересмеивался с девицей за соседним окошком, к которому никто не стоял.

Железяка хотел уйти. Ему было не по себе. Дело даже не в компании уголовников-налетчиков. Железяка знал: то, что он видит, – противоестественно, но почему-то доказательств этому не находил. Он не смог бы не только убедить всех этих людей в том, что они ведут себя противоестественно, но и просто рассказать им об этом. Язык не поворачивался. Они бы просто угрюмо отмахнулись от него. Железяке стал теперь понятен глубокий смысл выражения «оказаться в ложном положении». Ему хотелось бежать, бежать сломя голову. Он не знал, что делает здесь и зачем пришел. Он уже не помнил о своем желании заявить протест. Точнее, он его заявил – но протест сжевал его вместе с костями и муляжом гранаты.

Железяка сделал шаг в сторону, собираясь незаметно смыться. Но что-то его остановило. Он насторожил слух, хотя и смотрел равнодушно в сторону, чтобы снова не стать мишенью для бандитских неприветливых взглядов, красноречиво проходящих сквозь того, на кого они направлены, вроде пули сорок пятого калибра. Зацепило Железяку слово «привидение», тонко, визгливо стрельнувшее в тихом бубнении двух гангстеров, стоявших перед ним в очереди.