Железный регент - [111]

Тие бы не присягнули. Не приняли девчонку на троне, засомневались, заспорили. Нельзя было позволить присутствующим опомниться, и рядом со мной, опускаясь на колено, ту же фразу повторил Даор Алый Хлыст, так и не сложивший с себя обязанности седьмого милора.

Преклонили колени дети кесаря, а за ними под тяжелым взглядом богини склонялись и остальные, и «айя», больше похожее на боевой клич, покатилось по залу. Из-за распахнутых дверей храма донесся пронзительный крик глашатая: «Кесарь принял венец! Илла Тия! Айя!»

Сообразительный парень.

«Илла Тия! Айя!» – гулом покатилось по городу. Люди подхватили, даже толком не понимая, что они кричат.

– Служите честно, – напутствовала богиня, и жрица вдруг кулем осела на пол, а Тия, сбросив оцепенение, заговорила:

– Клянусь быть справедливой и верной. Поднимитесь, дети мои.

Голос звучал твердо, и это был повод для гордости за нее. Трудно представить, что девочка чувствовала в этот момент. Она ведь умница, она все прекрасно видела и все понимала…

Традиционное обращение из уст юной девушки звучало странно, почти дико, но присутствующие не позволяли себе улыбок. Лица вообще в большинстве своем были довольно кислыми, но люди помалкивали: клятва принята богиней, поздно возмущаться.

Кто-то из детей кесаря поспешил к лежащей жрице, а я двинулся к Тие.

– Ваш народ ждет, госпожа, – низко поклонился, почтительно предлагая руку. Девушка бросила на меня больной, потерянный взгляд, но на предложенную ладонь оперлась, и мы двинулись к выходу. Люди почтительно расступались и, несмотря на недовольство, все-таки склоняли головы.

Несколько ступеней храма, подле которых стояла парадная, белая с алым, колесница. Кони били копытами, трясли переплетенными алыми лентами гривами, нервно всхрапывали, косясь на толпу.

Толпа замерла, увидев кесаря.

Толпа замолкла.

Над огромной площадью повисла душная, страшная тишина.

На Тию смотрели с растерянностью, даже с разочарованием, начались перешептывания, но их – слишком вовремя, чтобы это было случайностью – оборвал возглас «Илла Тия!», подхваченный еще парой голосов, а потом закричали и остальные.

Лошади дернулись, но конюхи были настороже. Я вскочил в колесницу, перехватил вожжи, удерживая пляшущих скакунов. Обернулся через плечо, раздумывая, как бы помочь Тие, но и без меня нашлись сообразительные люди. Один из конюхов опустился на четвереньки, чтобы девушка могла опереться о него, кто-то из стражей почтительно подал руку. Юная правительница замешкалась, не решаясь наступить человеку на спину, но парень, кажется, сам сказал ей что-то ободряющее: благосклонно-высокомерная маска на мгновение соскользнула, Тия улыбнулась мальчишке живо и искренне.

Эта колесница была заметно больше моей, здесь для пассажира имелось кресло на возвышении, в которое девушка и уселась. В это время, как будто специально подгадали, низкие тяжелые тучи наконец разразились проливным дождем, как-то вдруг – и разом, без предупреждения вроде череды редких крупных капель.

Пришлось на ходу перестраивать защитный купол, чтобы укрыть Тию. Мне-то не страшно, а вот насквозь мокрая правительница – это несолидно.

Все-таки вовремя со мной случилась эта огромная радость по имени Рина, прежде я бы, скорее всего, не справился. Впрочем, тогда бы справилась Тия, если бы вспомнила о такой мелочи, как защита от дождя: она же сама фира.

– Не забывай улыбаться и махать рукой, – весело подмигнул я пассажирке, стараясь хоть как-то ободрить. Тия выдавила кислую улыбку, но быстро взяла себя в руки и милостиво кивнула ожидающим ее приказа людям.

Взревели трубы, закричали глашатаи. Клич «Илла Тия!» больше не стихал, катился вперед по улицам, опережая колесницу и убегая от нее назад, к храму.

Несколько раз я ощущал, как мой купол проверяли на прочность. Тогда я подавал условный знак, и в толпе начинались шевеления: воины седьмой милии работали быстро и слаженно, сегодня здесь находились лучшие.

Один раз из толпы, непонятным образом преодолев оцепление, выскочил истошно что-то голосящий тип и бросился не на нас, очевидно не надеясь преодолеть защиту, а к лошадям. Самоубийца.

Эти кони недаром были такие злющие и покорные далеко не каждому, кесаревы упряжки всегда обучались как боевые. Эти лошади не шарахались и не несли от боли и резких движений, они нападали. А Гранита не зря ставили с краю: брыкался он виртуозно, прицельно, и упряжь ему совсем не мешала.

Почуяв кровь, четверка заплясала, норовя сорваться в бег. Опускали морды, закусывали удила, били воздух копытами: выучка требовала идти вперед по трупам.

Безумца оттащили так быстро, что большинство свидетелей даже понять не успели, что случилось и случилось ли вообще, и шествие двинулось вперед как ни в чем не бывало. Справившись с упряжкой, я обернулся к Тие; та выглядела бледной, наверняка перепугалась, но все равно держалась молодцом.

Чаще под копыта лошадям летели не озверевшие люди, а цветы. Какой-то остряк бросил прямо под ноги Алмазу копну каких-то алых цветов вместе с небольшим вазоном. Шутника – или вредителя? – быстро скрутили, а конь и ухом не повел, даже изловчился и рывком нагнул морду вниз, успел к зависти товарищей ухватить клок зелени. Чем изрядно повеселил зевак.