Железный пират - [25]

У нас на судне стоял теперь такой шум, что трудно было что-либо понять. После сильного напряжения наша команда громко выражала свою радость.

Многие были за то, чтобы сейчас же отправиться к пострадавшему пассажирскому пароходу, другие же требовали скорее уйти из этих вод. Переговорив между собой, мы решили спустить шлюпку, а спустя четверть часа были уже возле пассажирского судна. Нас радушно встретил капитан Росс, благодаривший в самых теплых выражениях за оказанное участие и горько жаловавшийся на действия безымянного судна.

— Двадцать лет, — говорил он со слезами на глазах, — я плаваю здесь, но в первый раз наталкиваюсь на подобное. Ведь это открытое пиратское нападение! Я не успокоюсь до тех пор, пока не заставлю вздернуть всех их на виселице! — И капитан грозно ударил кулаком по столу.

Вскоре подоспел и первый из американских крейсеров, по которому стрелял пират, капитан которого также приехал на пассажирский пароход. При виде разрушений, причиненных несчастному «Царю Океана», вновь прибывший пришел в страшное негодование.

— У меня тоже убито и ранено двадцать человек! — с бешенством восклицал он. — Убытка на двадцать тысяч фунтов, если не больше! Я это так не оставлю! Мы с вами пустим его ко дну или же проследим за ним, а тогда уже наше правительство рассчитается с ними!

И они условились с капитаном второго американского военного крейсера преследовать пирата, а два броненосца должны были сопровождать нас в качестве конвоя вплоть до Нью-Йорка.

После этого мы вернулись на «Сельзис». Паоло, стоя у трапа, прислушивался к нашим уверениям, что всякая опасность миновала, с плохо скрытой саркастической усмешкой.

Мы и не подозревали тогда, что нам придется расстаться с конвоем задолго до своего прибытия в Нью-Йорк.

IX. Объятые ужасом.

В течение целых пяти суток мы шли в сопровождении двух броненосцев. Но так не могло долго продолжаться, так как из-за сильно пострадавшего крейсера им приходилось идти очень тихим ходом, мы же спешили в Нью-Йорк. Но мы не теряли конвой из виду, что весьма благотворно влияло на наших людей, на которых происшествия первых трех дней плавания произвели столь сильное впечатление, что они постоянно находились в страхе.

На пятые сутки после страшных событий, свидетелями которых мы были, под утро, мне что-то не спалось. Я вышел наверх и увидел на расстоянии примерно мили белые силуэты американских судов и длинную черную линию пассажирского парохода, шедшего несколько впереди их. Паоло был на мостике, но я не окликнул его.

Вообще мы избегали вступать с ним без особой надобности в разговоры, что, по-видимому, не очень огорчало его, так как он, пользуясь этим обстоятельством, уделял много времени беседам с экипажем и проводил на баке, в казарменном помещении, большую часть дня, втираясь все более и более в доверие к матросам.

В это утро дул сильный и свежий ветер, и, прячась от него, я приютился за рубкой. Едва я уместился там в удобном кресле, как услышал голос Дэна, беседовавшего с Бэллой, любимой собакой Родрика. Старик любил Бэллу и приписывал ей чисто человеческие качества, а потому разговаривал с ней, как с разумным существом:

— Ты хоть и не говоришь, а я знаю, что в тебе христианская душа, не то я не стал бы терять время на разговоры с тобой, — беседовал старый матрос со своим четвероногим другом. — Тебе и барышне хорошо живется здесь, я не спорю, но нам, остальным, далеко не так хорошо, старушка. Мы плывем на старой развалине, и после получения расчета никого из команды сюда и калачом не заманишь. Понимаешь?

Я окликнул его и стал расспрашивать, что означают его слова.

— Что, разве среди команды идут нехорошие толки? — спросил я.

— То-то и оно, толков-то разных очень много, — пробормотал старик. — Да все такие, что ничего доброго не предвещают!

— О чем же именно говорят на баке? Скажи мне без утайки, Дэн, прошу тебя.

— Мне таиться нечего, сэр, за это не платят, но знайте, что наша скорлупа — судно смерти!

— Кто вам наплел такую чушь?

— Да кто ж, как не младший помощник, сэр! Меня-то эти басни не смущают. Но иной череп толст, как судовая броня, а другой — что яичная скорлупа. И вот, когда тонкие-то всплывают наверх, так это благодать для таких лжецов, не так ли? Дело простое, мистер Марк! — продолжал старик после некоторого молчания. — «Куда мы идем? — говорит этот шалопут людям. — Торговать? — Нет! Чужие страны повидать? — Нет! Где же конец нашему пути? Чем все это может кончиться? Ведь последний-то капитан здесь на судне и умер, и никто не знает, схоронили ли его, или он здесь где-нибудь лежит и приносит несчастья нашему судну. Уж добром это не кончится, поверьте моему слову, ребята!» — Вот что говорит людям господин младший помощник!

«И что значит ваше маленькое жалованье, если у вас хотят за это взять вашу жизнь? Почему они скрывают цель своего плавания? Ведь все вы ничего не знаете, вам ничего не говорят. Что они от вас скрывают? При таких условиях плыть на судне, где бродит мертвец, которое и само по себе ненадежно, и того и гляди развалится! Я это дело знаю, ребята! Нет! Почему бы нам не повернуть оглобли да не поплыть обратно в Англию? А ведь они не согласятся, и наш „Старый“ (прозвище капитана) с ними заодно! Они не вернутся, и пока мы не придем в страну янки, до тех пор они не отпустят никого из вас. А придем ли мы когда-нибудь туда, за это я не поручусь!»