Железный Густав - [254]

Да, Эве жилось теперь лучше и чуть легче. Она и внутренне подтянулась. У них всегда были припасены для клиентов две-три бутылки водки, но Эйгену уже не нужно было запрещать ей к ним прикладываться, с некоторых, пор сивушный запах внушал ей отвращение.

Да, ей жилось лучше и легче, она видела перед собой какой-то кусочек пути, все было не так уж невыносимо, мальчонка называл ее «мамашей», и это давало ей радость на много, много часов — радость, которая только постепенно блекла и рассеивалась, — давало немного света…

А потом появился Эрих…

ЭРИХ СЕЛИТСЯ У БАСТА

Сперва она и не узнала его, когда он предстал перед ней в помятом грязном котелке и сером пальто, с которого ручьями текла вода, изжелта-бледный, с землистого цвета обросшим щетиной лицом, точно извергнутый холодной дождливой ночью.

— Ну, что скажешь, Эва?.. — помолчав, спросил он.

Только тут она его узнала. Эрих смотрел на нее своими когда-то голубыми, а теперь словно выцветшими глазами. Он снял котелок, и она увидела голый череп с кромкой изжелта-седых свалявшихся волос. В своих стоптанных башмаках он выглядел настоящим ночлежником, — нет, она бы его ни за что не узнала!

Но он спросил: «Ну, что скажешь, Эва?» — и тут она его узнала.

Нет, он не сделал ни малейшей попытки протянуть ей руку, кулаки его были засунуты глубоко в карманы пальто. Он, конечно, прав — их встреча не давала ни малейшего повода для родственных излияний и бурных приветствий. Но когда он так стоял перед Эвой, в свете газовой горелки, серый, опухший, обросший щетиной, с обвислыми щеками, — на нее словно глянуло обрюзгшее лицо матери, но только не плаксивое, а злое.

Злое и бесстыдное. Нет, он нисколько не стыдился, он глядел на Эву, на сестру, которая болезненно ощущала постыдную перемену, происшедшую в ней с юношеских лет, и по его взгляду было видно, что такие же изменения в его собственной наружности нисколько его не смущают. Эва вспомнила, что Эрих всегда был таким — старая ненависть, старая ревность к отцовскому любимчику вспыхнула в ней с прежней силой, и она почти гневно, не трогаясь с места, вернула ему его слова:

— Ну, что скажешь, Эрих?

Свидание брата и сестры — оба они были молоды, когда судьба разбросала их в разные стороны, оба полны всяких планов, грез и надежд, и вот зимний вихрь, кружа, снова свел их — два увядших листка на мусорной свалке жизни…

В ответ на ее приветствие Эрих оскалился, обнажив несколько стершихся желтых пеньков — своего рода улыбка, — возможно, он даже выразил этим свою запоздалую радость, — хотя бы по случаю ее удачного ответа…

Он кивнул на подвал, где все еще не умолкало пьяное веселье.

— Много народу у вас в отеле? Хорошо ли идут дела, хозяйка?

Она только глянула на него. И сказала решительно:

— Если хочешь здесь заночевать, уплати сорок пфеннигов. Но лучше я приплачу тебе пятьдесят и ступай в городскую ночлежку.

Он рассмеялся. Казалось, он злобно потешается над ней:

— В городской ночлежке, Эвхен, спрашивают документы, а у меня, к сожалению… У тебя-то, конечно, есть документы, не правда ли? Какая солидная у меня сестра, верно?

— Да, у меня есть документы, — сказала она решительно. — А ты мне здесь совсем не нужен. Ты еще ни одному человеку не сделал хорошего. Ступай-ка подобру-поздорову, у нас тебе не ночевать.

— Что? Что такое? — послышался скрипучий голос Эйгена. — Кого это ты гонишь, дура? У нас еще есть свободные места. Кровати прима… Не хуже, чем у Фрица Адлона…

— Это мой брат, Эйген, я не хочу, чтоб он…

— Ты не хочешь? А какое ты имеешь право хотеть или не хотеть? Привет, шурин! Уж не тот ли это, что тогда на Фридрихштрассе мне на ногу наступил? Опять явился спасать сестрицу?

— Нет, — сказал Эрих. — Я — совсем другой брат…

— Вот как? Ну так я тебе скажу, что вся ваша семейка у меня в печенках сидит, и никаких дел с вами я иметь не желаю. Все вы дерьмо на дерьме. Хватит с меня этой паршивой бабы! Проваливай, шурин, на сей раз она права…

— Вас ведь зовут Эйген Баст? — спросил Эрих, не двигаясь с места и, видимо, нимало не обескураженный столь любезным приемом. Он сказал это своим сдобным, въедливым, протяжным голосом. — Так это вас в свое время защищал советник юстиции Майер?

— Защищал, говоришь? Меня он угробил, он твою сестрицу, эту шлюху, защищал. Меня и сейчас душит злоба, как о нем вспомню…

— Вот, вот… Так я себе и представлял…

— Но если ты думаешь, что это для тебя рекомендация… Если ты думаешь, что мы тебя пустим ночевать… И мечтать не моги… Я знаю, ты уже тогда с этим подлецом спекулянничал…

— Вот именно… А потом он меня засыпал…

— Как, и тебя тоже? Слышь, курва, он и брата твоего засыпал… После того как тебя вызволил… Славный же, должно быть, у тебя братец…

— А не могли бы мы где-нибудь спокойно побеседовать, господин Баст?

— Смотри, Эйген, не связывайся с Эрихом! Нет человека, которому бы он не напакостил…

— Твое дело слушаться и помалкивать… Оставайся тут и следи за всем. Пойдем, шурин, другой такой стервы, как твоя сестра, свет не видывал, и чего только я с ней связался…

Так произошло вселение Эриха в квартиру Бастов.

Он вселился к ним и со свойственной ему цепкостью так у них и остался. Нет, его не поместили в подвале, с обычными клиентами. Хотя Эва была убеждена, что Эрих явился к ним без гроша в кармане, хоть он, казалось, ничем не был занят и не участвовал ни в одном из предприятий Эйгена Баста, несмотря на это, он у них остался. Эйген Баст нашел своего хозяина, человека, превосходившего его в хитрости и отчаянности, и это не только не раздражало Эйгена, напротив, он еще этому радовался!