Железный человек - [86]

Открыв лаз задней двери, я ещё раз осмотрелся. Итак, это был мой дом, в течение многих тихих лет. После вторжения в него я уже не чувствовал себя в нём хорошо, но, несмотря на это, мне тоскливо было покидать это место. Неужто я больше никогда не увижу его? Предчувствие подсказывало мне, что никогда.

Лучше не думать об этом. Только действовать. Я бесшумно скользнул наружу в холодную ночь, невидимый, чёрная тень на чёрном фоне, хладнокровное пресмыкающееся, беззвучное благодаря хорошо смазанным шарнирам и механической поддержке двигательного модуса, которым я был обязан тем самым людям, от которых сейчас пытался бежать.

Теперь, во второй раз, путь был мне уже знаком. Бесшумнее собственной тени я метнулся вдоль канала и пробрался под обоими строениями. В этот поздний час больше никому не пришло в голову стоять на пешеходном мосту, и даже в городе всё было необычайно тихо. Несмотря на это, я снял свой маскировочный костюм ещё до того, как выбраться из русла ручья на улицу; чёрный балахон как раз не маскировал бы человека, бредущего по ночным улицам. Делать это лучше всего в одежде, общей для всего мира, и идти слегка шаркающей походкой. Маскировочный костюм, скатав его в свёрток, на удивление маленький, я нёс под мышкой: лучше всего было не оставлять никаких следов. Пусть поломают голову, каким образом я мог исчезнуть из дома.

Я избегал улиц, ведущих из Дингла, и держался поближе к оградам и стенам. Не было никаких причин сомневаться, что машины с включёнными приборами слежения подстерегают меня на каждой улице, ведущей из городка. Я был единственным пешеходом в этот час, и вокруг – ни одного из моих соглядатаев. Они ни о чём не подозревали. Дремали в своих машинах и квартирах, убаюканные монотонными сообщениями группы, охраняющей мой дом и всё ещё уверенной, что я сплю в своей кровати.

Дингл не особенно закрытый городок, уж никак не похож на тюрьму. Даже внутри города есть протяжённые, обнесённые оградой луга, и не все улицы застроены полностью. Но место, которое подыскал для меня Финиан, было, однако, особенно подходящим для того, чтобы исчезнуть незаметно: мне нужно было лишь пройти между двумя зданиями – складом и автомастерской – и перемахнуть через стену высотой в два человеческих роста, чтобы оказаться на узкой дорожке, которая, с двух сторон огороженная характерными для Ирландии каменными оградами, вела прямиком в гору. Здесь пахло шерстью и навозом; судя по всему, эта тропинка чаще всего использовалась овцами, и я ступал прямо по их чёрным рассыпающимся шарикам. Ну и пусть. Я освобождённо дышал и шёл вперёд по дорожке, которая, кажется, вела прямиком на вершину горы Брандон, чёрной громадой возвышавшейся прямо передо мной. Узкий серп луны, размыто мерцавший сквозь ночные обрывки облаков, давал скудный свет, из которого мой прибор ночного видения складывал зеленоватую картинку, и лишь гора отказывалась участвовать в таких фокусах преображения.

За прошедшие годы я много читал о полуострове Дингл и его истории, не в последнюю очередь потому, что соответствующая литература в местной библиотеке занимала центральное место, которое трудно было обойти стороной, и хотя я никогда не посещал места археологических раскопок, мне было ясно, по мере того, как я поднимался в гору, что я приближаюсь к местам, которые были тут некогда колыбелью раннего христианства. С пятого по восьмой века в Кильмалькедаре к северо-востоку от Баллиферритера развивалась культура, происходившая от ирландских миссионеров, которые позднее бесчисленными потоками тянулись по всей континентальной Европе и христианизировали её. На территории в несколько квадратных миль археологи находят больше, чем где бы то ни было, серебряных крестов, хорошо сохранившихся молелен в форме улья и остатков церквей из железного века. На пути моего бегства должна когда-то появиться Святая дорога, тропа святых странников, которые больше тысячи лет тому назад поднимались здесь к вершине горы Брандон, одной из самых значительных мест паломничества Старого Света.

Внезапно я почувствовал нетерпение. В конце концов, там, наверху, и меня поджидало что-то вроде спасения. Я припустил вверх в механически усиленном беге, для моего сложения довольно непринуждённом, который, однако, немало удивил бы постороннего наблюдателя. Но такого наблюдателя здесь не было. В полном уединении я бежал по восходящим вверх лугам и пастбищам, легко перемахивая через ограды высотой по пояс, навстречу ветру, который трепал мне волосы и дышал сырой травой и туманом. Я бежал, не оглядываясь, оставляя позади себя город, который был моим домом.

Уйти, чтобы больше никогда не возвращаться, – это, кажется, было центральным мотивом в моей семье. После смерти родителей я ни разу больше не был в Бостоне. Мой отец когда-то уехал из Ирландии и хотя время от времени заводил разговор о том, чтобы съездить на родину, но так никогда и не сделал этого. И моя мать оставила нас, чтобы больше не вернуться, даже на пять минут, или хотя бы для того, чтобы забрать свои вещи или поругаться с отцом.

Мои воспоминания о прошлом – большей частью размытые и нечёткие, и требуется время и усилия, чтобы вызвать в памяти отдельные детали. Но есть сцены, которые я помню как сейчас, ярко и красочно, как те подсвеченные изнутри рекламные плакаты, которые встречаются в аэропортах или на вокзалах. Одна из таких сцен: я прихожу вечером домой. Мне семь лет, я весь в пыли, потому что мы полдня играли на стройке, где уже несколько недель не велись никакие работы, – великолепное и, разумеется, запретное место для игр. Я прикрываю за собой дверь и надеюсь, что мне удастся прошмыгнуть наверх незаметно от матери, но на кухне хлопочет не мать, а отец. Он стоит у плиты и жарит мясо. На столе две тарелки, стаканы, большая бутылка колы и три бутылочки соуса для мяса, а также пластиковая коробка с салатом. Пахнет мясом и тушёной картошкой. Я останавливаюсь, потому что ещё никогда не видел отца у плиты.