Железный человек - [62]
Вскоре я уже толкал перед собой пустую тележку для покупок среди полок супермаркета, но я бы и под присягой не смог вспомнить, какой дорогой я туда пришёл и сколько времени уже нахожусь там. Я обходил ряды жестянок, стеклянных баночек и картонных коробочек и не знал, что мне делать. Кроме пряностей и тому подобного, я никогда здесь ничего не покупал. Мой последний приём пищи, которую бесстрастный посторонний наблюдатель мог бы обозначить этим словом, состоялся в апреле 1990 года; теперь я не мог определить по упаковке, какой продукт содержится внутри. Что же мне купить? Что из всего этого я мог бы съесть?
Официальный ответ был простой и короткий: ничего. Что бы я ни проглотил, кроме моей специальной пищи, оно в лучшем случае без последствий проскочит через мой рудиментарный кишечник, а в худшем случае вызовет колики, судороги и другие пищеварительные недуги, от которых я могу погибнуть.
Но сегодня я был готов биться хоть головой о стенку. Главное, чтобы я мог снова наполнить желудок, неважно чем. Мясом, может быть, подумал я, проходя мимо прилавка мясника. Протеины. Разве не считается, что они усваиваются легко? Мне смутно вспомнилось, что у травоядных животных кишечник длинный, а у плотоядных, наоборот, короткий, – или всё наоборот? Но этот кроваво-красный кусок мяса на витрине, на хромированном подносе, так и смотрел на меня, так и улыбался мне, пел сиреной, вызывал слюноотделение.
– Вот это, – сказал я мужчине за прилавком, и он с готовностью выложил этот кусок на разделочную доску, повертел своим тесаком и спросил, сколько.
– Все, – сказал мой рот помимо воли, прежде чем я успел что-нибудь подумать.
Теперь он приподнял бровь, этот мужчина с тесаком, а женщина рядом с ним бросила на меня недоуменный взгляд. Мясо положили на весы.
– Но это будет стоить тридцать шесть евро?! – В тоне слышались сомнения, как будто то, что я хотел, было верным и всем известным признаком психической невменяемости.
Мой язык и мой желудок явно вступили между собой в тайный сговор.
– О'кей, – услышал я собственный голос и вслед за тем подтверждение: – Я беру.
– Ну хорошо.
Я не дыша смотрел, как красное мясо (добыча! пища!) упаковывалось в слоёную бумагу, принял её в обе руки и с глубоким чувственным удовлетворением уложил в тележку.
Что ещё? Теперь я уже попробовал крови. И почувствовал охотничий азарт. Я подкрался к полке с напитками и выхватил с неё бутылку апельсинового сока, великолепного золотого цвета, с предвкушением райского наслаждения. Витамины. Разумеется, витамины мне тоже нужны. По дороге к кассе я завладел ещё баночкой мёда, хотя не мог бы сказать, что именно прельстило меня в нём. Может, то, что он стоял такой беззащитный и обещал сладость.
Денег у меня как раз хватило. Несколько монет даже осталось, когда я со своим пакетом пробирался к выходу, где ждали они, мои преследователи. Я бросил в их сторону взгляд, который, будь я суперменом с прожигающим взором, испепелил бы их в кучку золы, и повернул в сторону порта.
Повсюду люди. Туристы выходят из автобусов. Гуляющие прохожие перед киосками сувениров крутят стенды-вертушки с открытками, ощупывают пуловеры, разглядывают керамику. Причалы оживлены, работы идут полным ходом, перед окошечками лодочных экскурсий – длинные очереди. Я ищу какое-нибудь укрытие, куда бы забиться и глотать свою добычу, где никто бы меня не увидел и не отнял её у меня. Я схожу с ума от голода. Это голод не нескольких дней, а двадцати лет, смертельная, безрассудная, бездонная алчность к пище. Прижав к груди пластиковый пакет с мясом, апельсиновым соком и мёдом, я иду дальше, вдоль набережной, мимо рыбной фабрики, до транспортного круга, а оттуда всё дальше в сторону Вентри. Go west, young man.
Разумеется, они стояли и здесь, на выезде из городка, и, разумеется, они шли за мной на некотором отдалении. Будучи не в состоянии выразить им все мои негативные чувства, я просто шёл дальше, и постепенно мне становилось ясно, что я непроизвольно придерживаюсь своего воскресного прогулочного маршрута из лучших времён. Через полмили пляж по левую руку снова придвинулся к дороге, отделённый от неё лишь узкой полоской кустарника, которую я пересёк. Проеденные ржавчиной обломки старых рыбацких лодок, которые Бриджит с таким увлечением фотографировала, всё ещё лежали на месте, безразличные ко всем человеческим тревогам, следуя собственному расписанию распада. Я топал по гальке и камням, пока не облюбовал себе большой валун, на который можно было сесть.
Затем я положил свой пакет на колени, достал бутылку с соком и баночку с мёдом и осторожно поставил то и другое на землю между камнями. Руки у меня дрожали, когда я разворачивал пакет с мясом. Оно было холодное на ощупь и мягкое, а запах, когда я развернул бумагу, был и отвратительный, и вместе с тем притягательный. Я насторожённо огляделся. Никого не было видно, хоть я и не сомневался, что мои преследователи где-то сидят с биноклями или подзорными трубами. А как же иначе. В этот волнующий до дрожи момент важно было лишь то, чтобы никто не помешал мне вонзиться зубами в этот вожделенный кусок мяса.
