Железные ворота - [119]

— Это я! — представился Евтихис.

— Так вам требуются ткачи?

— Где ты работал раньше? — спросил Андонис.

— С тридцать пятого мотался по разным фабрикам.

— Какая последняя?

— «Афина» в Перистери.

— Почему ушел?

— Половину людей уволили.

Его ответ не понравился Евтихису, он внимательно слушал, опершись локтем на подоконник.

— Покажи мне свои руки.

— Сейчас я ворочаю киркой на улице, поэтому сплошные мозоли.

Бросив беглый взгляд на пальцы Грипакиса, Андонис одобрительно кивнул головой.

— Садись, Яннис, — сказал он и, наклонившись, стал строчить что-то.

Пока он записывал — не данные ткача, а одну идею для своей статьи, внезапно пришедшую ему в голову, — Грипакис ощупывал свои пальцы, недоумевая, зачем понадобился этот осмотр. Евтихис молча курил, наблюдая за всем исподлобья. Не подымая головы, Андонис задал еще несколько вопросов и затем подвел Грипакиса к станку. Он устроил ему небольшой экзамен и остался вполне удовлетворен его ответами. Вернувшись к столу, Андонис с профессорским видом поставил против его имени условный значок — окончательную оценку.

— Благодарю вас, господин Грипакис.

— Ну как?

— Мы дадим вам ответ через несколько дней.

Крепыш со сросшимися бровями собрался уже уходить, но Андонис вдруг задержал его.

— Еще один, не относящийся к делу вопрос. Чем вы занимались во время оккупации?

— Это тоже будет учитываться? Я обязан отвечать? — сдержанно спросил Грипакис.

— Как хотите. Я спрашиваю, чтобы иметь полное представление о вас. Для каждого человека имеет огромное значение, как он провел те годы.

— Я был налетчиком! — вмешался Евтихис. — Воровал у немцев хлеб, бензин, шины.

— А я партизанил в горах, — просто сказал Грипакис. — Все?

— Да. Будьте здоровы, господин Грипакис. — И Андонис отпустил крепыша.

Грипакис остался во дворе, продолжая разговаривать с Фанисом. Подойдя к двери, Евтихис вызвал свою мать. Старуха вошла и без приглашения плюхнулась на стул.

— Как видишь, сегодня у нас дел полно, не до гостей нам. Ты что, поцапалась с невесткой?

— Я узнала, что ты набираешь рабочих. Потому и пришла.

— Ну да? Хочешь пойти ко мне работать?

— Раз я в силах еще…

— Да, моя мать много лет протрубила на ткацкой фабрике, — сказал Евтихис Андонису. — Помнишь, когда я был пацаном, — продолжал он, обращаясь к матери, — ты работала где-то в квартале Колокинту? У меня был тогда еще один младший братишка… В те дни, когда отец получал жалованье, я приносил тебе малыша, и ты выходила из цеха кормить его. Помнишь? Бедняжка-то помер…

— Какая у тебя специальность, тетушка Стаматина?

— Я ткачиха, но была и сновальщицей, и крутильщицей, и прядильщицей… По стуку машины я сразу определяю, какая нить оборвалась. И тут же связываю ее. Никто ловчей меня не менял челнока. Молодых за пояс заткну…

— Мы тебе и так верим, не загибай особенно, — проворчал Евтихис.

— А сколько я буду получать? — спросила старуха.

— Обычное жалованье, сколько положено.

— Мне надо знать. Я не хочу зависеть ни от невестки, ни от этого негодяя, моего старшего сыночка.

— Теперь ступай, у нас дела, — перебил ее Евтихис. — Я тебе сообщу.

Но старуха не уходила.

— Господин Андонис, лучшей ткачихи, чем я, вам не найти. Скажи ему, чтобы он брал людей, которые станут болеть за дело. Чужие будут надувать его, пока он сам не поднатореет. Хоть ты ему и помогаешь, но разве ты можешь торчать целый день в мастерской? В нашей работе много секретов.

— Люди во дворе ждут. Не мешай нам, мать…

Евтихис вызвал Варвару и затем одну из незнакомых женщин.

Мэри вернулась и, увидев записку на двери квартиры, растерялась: она не взяла с собой ключа. Она спросила Иорданиса, где ее муж. А как только заглянула в цех, Евтихис выставил ее вон — он не желал сейчас слушать ее болтовню. И Мэри осталась во дворе. Рядом с ней стояла черненькая девушка; Мэри вспомнила, что видела ее у себя на свадьбе.

— Ты не Эльпида случайно?

— Да. А что?

— Евтихис часто вспоминает тебя. Я хотела познакомиться с тобой…

Эльпида покраснела — ведь она разговаривает с женой Евтихиса, — и язык у нее буквально прилип к гортани.

— Ты тоже будешь здесь работать?

— Не знаю, Евтихис оставил мне записку: «Приходи в воскресенье в одиннадцать ко мне домой». Я и пришла.

— Кто ты ему? На свадьбу — так он говорил мне — он позвал только одного близкого человека, — это тебя. Вы что, родственники?

— Нет, — откровенно призналась Эльпида. — Мы знакомы много лет. Я вместе с ним торговала на улице.

— Только и всего?

— А что ж еще?

Мэри покачала головой, словно пытаясь прогнать какую-то назойливую мысль, и оглядела Эльпиду с ног до головы.

— Значит, ты будешь работать здесь?

— Не знаю, жду, пока меня вызовут.

Гул во дворе затих, как только из цеха открылась дверь. Женщина, заливаясь слезами, умоляла, чтобы ее приняли на работу. Из-за ее спины высунулась кислая физиономия Евтихиса, который терпеть не мог слез.

— Дня через два, через три… Прекрати наконец.

Женщина не отходила от двери. Оставив Эльпиду, Мэри поспешила к мужу. Шепотом она передала ему просьбу отца одолжить до вечера тысячу драхм — ему нечем заплатить проценты за долг в двести двадцать лир. Тут Евтихис не на шутку разошелся.